Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 61

Как явствует из замечаний братьев, лишь малая часть из окружавших их сплетен была добрыми. С самых первых лет известности Ротшильды подвергались скорее поношениям, а не прославлениям в общественной сфере. Конечно, над большинством монархов, политиков и других государственных фигур в начале XIX в. время от времени смеялись в газетах, памфлетах и других средствах массовой информации, особенно в тех частях Европы, где не свирепствовала цензура. Но Ротшильды, похоже, с самого начала становились объектами особо острой критики. Одним поводом для поношений стала их вера. Тех, кто сожалел о даровании равных прав представителям разных религий в революционный период, очень раздражало, что самая удачливая с экономической точки зрения семья в эпоху Реставрации была еврейской. Однако, несомненно, играли роль и другие факторы, и было бы ошибкой уравнять антисемитизм с антиротшильдизмом. Большую долю враждебности, с какой столкнулись братья после 1815 г., можно приписать простой конкуренции. Так, другие франкфуртские банкиры наверняка завидовали бы стремительному взлету Ротшильдов, даже если бы те не были евреями. Более того, некоторые из самых непримиримых врагов Ротшильдов тоже были евреями — как в Касселе. Вдобавок антиротшильдизм имел политическое измерение: отождествление Ротшильдов с консервативными режимами и политикой Священного союза делало их легкой добычей для критики со стороны либералов. Итак, дурная слава в эпоху Реставрации часто была сочетанием экономической зависти и религиозной антипатии, с дополнительным привкусом политического радикализма.

Во Франкфурте, например, небывалые успехи Ротшильдов на финансовом поприще угрожали затмить Бетманов, до тех пор занимавших превосходящее положение в городе. Симон Мориц, который в тот период был главным партнером, наблюдал за упадком своих родичей с примечательной и поистине достойной восхищения невозмутимостью; из всех их многочисленных соперников он сдался приличнее всего. Уже в сентябре 1815 г. он активно налаживал связи, выражая желание сотрудничать с Соломоном и Джеймсом. В письме из Парижа в свой собственный банк он отмечал: «Чем больше контактов у меня будет с двумя здешними Ротшильдами, тем больше они будут мне доверять». Хотя Симон Мориц не скрывал, что ему не нравятся «наглость и тщеславие» Натана, он настаивал, что он «далек от желания критиковать или завидовать» Ротшильдам, а Соломона описывал как «весьма достойного по характеру человека, к которому я испытываю искреннее расположение». Он даже называл Натана «нашим земляком». «Пять братьев Ротшильд — примечательный феномен нашего времени, — писал он в феврале 1822 г. — Недостаток таланта они возмещают трудолюбием, упорством, достойными зависти единством и взаимным уважением». Впрочем, такие замечания отчасти были вызваны сознанием Бетмана, что в 1820-х гг. лучшим местом для него будет место, полученное по протекции Ротшильдов. Его настроение заметно переменилось после того, как его не включили в консорциум, который занимался в 1821 г. неаполитанским займом, хотя он утверждал, что Карл ранее обещал ему долю. «Не думаю, что это справедливо, — сердито писал он. — Выходит, я должен связать себя обязательствами на много месяцев, а вы, когда считаете, что это вам подходит, сохраняете за собой право менять или отзывать свое предложение».

Такие жалобы на безжалостные методы Ротшильдов не были новыми; представители нееврейских деловых кругов во Франкфурте постоянно возмущались «нечестными» приемами, какие применяли евреи. Ранние немецкие карикатуры на Ротшильдов подчеркивают это: на карикатуре Musterreiter («Коммивояжер») И. Нуссгайга Карл прозрачно именуется «Блаушильдом». Его изобразили в виде бродячего торговца, который направляется на юг, в Италию, со своим грязным пони, который тащит на себе всевозможные товары, в том числе мушкеты и мечи ^[61]. На более поздней карикатуре противопоставлены изящная фигура Бетмана в модном наряде, который правит четверкой, и неряшливый, гротескно уродливый Амшель, стоящий на большой копилке, которую не могут сдвинуть с места два двуглавых орла ^[62].

Как и в прошлом, деловое соперничество часто приобретало политическую окраску. В том, что Ротшильды стали «богаче Бетманов», видели доказательство необходимости восстановить традиционные юридические ограничения, касавшиеся еврейского национального меньшинства. Как выразился Амшель, «неевреев раздражает, что евреи задают тон». Враждебность растет день ото дня, сообщал он в сентябре 1815 г.: «Они завидуют нам, евреям, до глубины души… [и хотят пить нашу кровь]». Делу не помогало то, что другие евреи склонны были хвастать богатством Ротшильдов как поводом для общей гордости; по мнению Амшеля и Карла, такое хвастовство лишь подпитывало ненависть к ним неевреев. В послевоенные годы такие чувства породили наплыв антиеврейских памфлетов и пьес. Самой известной из них была пьеса Unser Verkehr, о трусливом еврейском солдате; все, наконец, вылилось в еврейские погромы августа 1819 г., когда шумная толпа буйствовала на Юденгассе, выкрикивая традиционный антиеврейский лозунг «Хепхеп! Сдохни, еврей!» — и громила дома. Особую враждебность погромщиков вызывали Ротшильды. В 1817 г. шумная толпа собралась вокруг недавно приобретенного Амшелем сада, ставшего для евреев символом еврейской социальной мобильности. Заодно высмеивали его еще более недавнее возведение в дворянское достоинство; «они кричали „барон Амшель!“ и прочие глупости». К его дверям прикрепляли карикатуры, а во время одного погрома разбили окна в конторе Ротшильдов ^[63]. Примерно в то же время Амшелю угрожали смертью.

Подобные выступления, вынуждавшие Амшеля задуматься о том, чтобы навсегда уехать из Франкфурта, вполне объясняют двойственное отношение Ротшильдов к участию в популярной политике. Когда Меттерних неодобрительно выразился по отношению к погромам (разумеется, его неодобрение распространялось на любые «мятежи простонародья»), он во многом укрепил мнение Ротшильдов о том, что консерватизм способен лучше защитить их личную безопасность, чем более радикальные формы либерализма. Особенно это было заметно в Германии, где по традиции император из династии Габсбургов предоставлял евреям «защиту» от местного населения. Кроме того, тамошние протолиберальные союзы в эпоху Реставрации поддерживали национализм, который иногда сочетался с антиеврейской риторикой. В то же время чем ближе Ротшильды оказывались к власти, тем легче критикам этой власти было идентифицировать ее с ними. Когда во Франкфурте легализовали браки евреев с неевреями — одна из многих мелких уступок, вырванных у франкфуртского сената в 1820-х гг., — 80-летний Гете заметил: «Этот скандальный закон подорвет все семейное чувство нравственности, тесно связанной с религией как таковой. После того как примут этот закон, что помешает еврейке стать старшей фрейлиной королевской опочивальни? Кто знает, не сыграла ли во всем этом роль взятка; кто знает, не стоят ли за всем всемогущие Ротшильды?»