Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 57

Зато вспышка революции в Испании стала источником многих серьезных проблем. Целых два года после 1820 г. больной подагрой деспот Фердинанд VII терпел конституцию Кортесов, и в тот период либеральное правительство сделало ряд займов (которые призваны были компенсировать дефицит в государственных доходах, вызванный революцией). Хотя Ротшильды — как Соломон поспешил заверить Меттерниха — вначале в них не участвовали, они готовились вступить в дело. Неожиданно в июле 1822 г. Фердинанд и его сторонники-ультрароялисты попытались свергнуть власть

Кортесов, а когда их планы провалились, призвали к иностранной интервенции. На том этапе Джеймс поддержал испанского финансиста Бертрана де Лиса в попытке предотвратить вторжение, воссоздав правительство на менее «возвышенных» (читай — радикальных) условиях ^[52]. Однако было уже поздно: в апреле 1823 г. в Испанию отправился французский экспедиционный корпус под командованием племянника Людовика XVIII, герцога Ангулемского; операция была аналогична австрийскому вторжению в Неаполь, и ее с восторгом поддержали дипломаты-реваншисты, например виконт Шатобриан.

Свои услуги французскому премьер-министру графу де Виллелю предлагал даже прагматичный Джеймс, боявшийся, как бы его не обошел опытный военный казначей Уврар: так же как его брат в свое время поддержал австрийскую армию в Италии наличными деньгами, Джеймс стал «полезным» для Ангулема. Он даже собрал выкуп, необходимый для освобождения Фердинанда VII ^[53]. И подобно тому, как военная интервенция Австрии вызвала необходимость нового займа, Париж также должен был финансировать свою военную авантюру с помощью займа. В 1823 г. Джеймсу, по крайней мере, удалось преодолеть подозрения режима Реставрации и разместить крупный французский заем. Заем на сумму в 462 млн франков (номинал), или 18,5 млн ф. ст., стал крупнейшим единичным выпуском французских государственных облигаций (рентных бумаг) в период 1815–1848 гг.; ему предшествовала меньшая эмиссия на 120 млн франков в виде шестипроцентных казначейских векселей — ею также занимался Джеймс. Учитывая важность подобных операций, которых Джеймс провел немало за свою долгую жизнь в Париже, стоит отметить, как он проводил ту операцию. Примерно как его отец первоначально вытеснил конкурентов в Касселе, Джеймс закрепил за собой право первой эмиссии рентных бумаг, предложив более высокую цену, чем Лаффит и еще три парижских банка. Он предложил цену (89,55), которая на самом деле превышала текущий рыночный курс. Этого было больше чем достаточно, чтобы перебить предложение конкурирующей группы (87,75). Однако расплачиваться наличными Джеймсу не пришлось: вследствие успеха операции цены на рентные бумаги быстро взлетели выше 90. К концу 1823 г. они достигли 100.

Разница между Неаполем и Испанией заключалась в том, что после реставрации испанских Бурбонов (которая была достигнута в конце 1824 г.) Ротшильды согласились — обдумав совместную операцию с Бэрингами и банком «Рейд, Ирвинг» — предоставить ссуду этому неоабсолютистскому режиму без гарантий, от которых отказывалось французское правительство ^[54]. Для этого имелись три причины: отказ режима признавать и погашать облигации, выпущенные Кортесами, его отказ возместить Франции расходы на вторжение и, наконец, подозрение банкиров, что деньги, предоставленные в долг Фердинанду, могут быть использованы для последней и, скорее всего, тщетной попытки вернуть бывшие испанские колонии в Южной Америке, которые успешно боролись за свою независимость начиная с 1808 г. В конце концов, разве революция 1820 г. не началась с мятежа военных, которых должны были послать на ту сторону Атлантики? И разве советники не убедили Фердинанда в том, что возврат американских колоний решит все его финансовые проблемы? Южноамериканский аспект особенно занимал правительство Великобритании. В то время как Лондон готов был закрыть глаза на французскую экспедицию в Испанию, несмотря на ее недвусмысленное отрицание победы Веллингтона в Пиренейской войне, Великобритании претила мысль о том, что французская интервенция может стать прелюдией к попытке отвоевания Латинской Америки, с чьими молодыми республиками Великобритания стремительно налаживала тесные экономические связи.

Как докладывал Меттерниху австрийский посол в Париже: «Пусть Дом Ротшильдов делает вид, будто их сочувствие на стороне исключительно монархии, признание обязательств, взятых на себя правительством Кортесов, и независимость испанских колоний обеспечит куда более широкое поле для его [Натана] финансовой деятельности и политическую стабильность, ценность которой они не могут не приветствовать». Короче говоря, роль Ротшильдов в Испании была двоякой: вначале они были заинтересованы в налаживании связей с правительством Кортесов, затем финансировали французскую интервенцию, но отказались субсидировать реставрированный режим. На Джеймса, Соломона и Натана нажимали со всех сторон — они ощущали противоречивые импульсы, исходящие от Парижа, Вены и Лондона. В конце концов они нашли прибежище в продуманной политике невмешательства, которая продолжалась в течение 10 лет. Как недвусмысленно заявил Джеймс в 1826 г., «прежде всего я думаю о банкротстве Испании».

Ротшильды держались на безопасном расстоянии от многочисленных выпусков облигаций бывших испанских колоний, которые заняли значительную долю лондонского рынка во время французской интервенции. 1822–1824 гг. можно назвать временем огромного южноамериканского «мыльного пузыря», поскольку инвесторы кинулись ссужать деньги молодым республикам: Чили, Колумбии, Буэнос-Айресу и Гватемале. Даже такая невероятная фигура, как Грегор Макгрегор, шотландский авантюрист и бывший генерал венесуэльской армии, сумел собрать 200 тысяч ф. ст., именуя себя «касиком Полиса» и убедив инвесторов, что малярийные болота Гондураса, которыми он, по его словам, управлял, готовы к освоению. Со смелостью, которой невозможно не восхищаться, Макгрегор даже написал Натану, предлагая проект независимой еврейской колонии в своем «королевстве» на острове Руатан. Ко всем подобным проектам Ротшильды оставались равнодушны, за исключением одного: Бразилии. Для их предпочтения имелись некоторые основания. Во-первых, Бразилия сохраняла тесные связи с Португалией и потому поддерживала прочные экономические отношения с Великобританией; во-вторых, она сохранила монархическую форму правления даже после обретения независимости в 1825 г. Более того, то, что бразильский император был женат на австрийской принцессе, позволяло некоторым современникам считать Бразилию своего рода посланницей Священного союза в Америке, хотя австрийское влияние на Бразилию было преувеличено ^[55]. В качестве первого шага в том направлении Натан в 1823 г. разместил в Португалии заем на 1,5 млн ф. ст., гарантированный государственными доходами Бразилии. Такой шаг снова продемонстрировал его склонность ссужать деньги конституционным режимам, так как король Португалии принял конституцию по испанскому образцу, составленную лиссабонскими Кортесами по его возвращении из Бразилии в 1822 г. Возможность эмиссии бразильских государственных облигаций прощупала в 1824 г. группа из Сити под руководством Томаса Уилсона. Им удалось продать более чем на миллион фунтов пятипроцентных облигаций по выпускной цене в 75. Когда облигации выросли до 87, в дело вступил Натан: в 1825 г. он выпустил еще один заем на 2 млн ф. ст. по цене в 85. Как позже шутил Гейне, Натан стал «великим Ротшильдом, великим Натаном Ротшильдом, Натаном Мудрым, у которого император Бразилии заложил свою бриллиантовую корону». Хотя к середине XIX в. отношения сошли на нет, связи с Бразилией оказались одними из самых долгосрочных.