Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 50

Джеймс получил тяжелый удар; он потратил много сил на разработку собственных планов займа и вплоть до последней минуты верил, что ему, по крайней мере, позволят войти в какой-нибудь консорциум. «Подавленный» и злой, он поносил Бэринга за двуличие, утверждая, что его конкурент подкупил французские власти, преувеличив неплатежеспособность Франции и получив благодаря этому полугодовую передышку. Его гнев удвоился, когда неудачей окончилась и последняя попытка (вместе с Лаффитом и Пэришем) примкнуть к группе Бэринга для выпуска третьей серии ренты в июле 1817 г. Соломон, вернувшийся в Париж из Лондона, невольно восхищался ловкостью соперников, обошедших его брата: «Он изрядный мошенник, этот Бэринг. Сегодня он ужинает с нами, вместе с Лаффитом… Мы должны быть очень осторожными во всем, что связано с ним. Бэринги были и остаются такими же сведущими, как и мы, они ловко пользуются своим влиянием. Среди здешних властей нет ни одного значимого человека, кто не был бы с Бэрингом в приятельских отношениях… Русский посол Поццо ди Борго на стороне Франции и Бэринга, они вращаются в одних кругах… Бэринг и французский министр финансов делят прибыль. Министра считают одним из самых продажных…»

Независимо от того, насколько справедливыми были обвинения, Бэринг находился в достаточно сильной позиции, чтобы снова вытеснить Джеймса, когда начались переговоры о последнем займе, необходимом для выплаты остатка контрибуции. Хотя рентные бумаги номиналом в 290 млн франков в мае 1818 г. сразу разошлись среди широкой публики, правительство, судя по всему, боялось безудержной спекуляции, которую привлекали эти бумаги (подписка превысила намеченную сумму почти в 10 раз, и котировки взлетели до 80 по сравнению с выпускной ценой в 66,5), и вторая серия на 480 млн франков (номинал) в том же месяце была поручена Бэрингу. Когда Джеймсу — вместе с другими парижскими банкирами Багено, Делессером, Греффюем, Оттингером и Лаффитом — предложили какие-то жалкие 10 млн франков, которые они к тому же должны были разделить с Дэвидом Пэришем, он пришел в негодование и осуждал «чудовищное» обращение. Ему и другим пришлось довольствоваться лишь крохами от займа в 31 млн франков, выданного городу Парижу. Как сообщал герцог Веллингтон лорду Ливерпулу, «дело в том, что Бэринг, держащий в руках французские финансы и понимающий, что французские займы войдут в Англии в моду, до некоторой степени руководит мировым денежным рынком. Он сознает свою силу, и успешно противодействовать ему — задача не слишком простая». Если и был в истории период, когда Бэрингов называли «шестой великой державой» (фраза, приписываемая Ришелье; скорее всего, апокриф), то он наступил именно тогда.

Очевидно, братьев не случайно не допускали к прямому участию в крупномасштабном французском займе. Пережив травму Ста дней, Натан имел все основания сомневаться в стабильности реставрированного режима Бурбонов. Соломон старался его успокоить: по сведениям из самых надежных парижских источников, «во Франции больше не будет революции, — уверял он, однако добавлял: —…по крайней мере, в обозримом будущем, а если что-нибудь и будет, то следующие три месяца определенно нечего бояться». В конце концов, как он признавал, «невозможно застраховаться от французских горячих голов», как невозможно исключить и будущее банкротство. Подобные замечания предполагают, что Соломон не больше Натана верил во французскую валюту. Подобный пессимизм усиливали «слухи о войне», которые Джеймс слышал в Париже в мае 1816 г. Через несколько месяцев он еще больше встревожился, узнав, что британское правительство подумывает о замене Людовика XVIII герцогом Орлеанским, — как предупреждал Джеймс, такой шаг неминуемо приведет к гражданской войне. Беспокойство усиливалось из-за ширившегося недовольства в 1817 г., вызванного неурожаем и высокими ценами на продукты.

С другой стороны, финансовое положение реставрированных Бурбонов было не таким шатким, как казалось, что подтверждает стремительный рост цен на рентные бумаги в течение 1817 г. и первой половины 1818 г. Вот почему заем стал таким выгодным для его подрядчиков. Благодаря высокой инфляции ассигната в 1790-е гг.

Франция — в отличие от Великобритании — более или менее погасила государственный долг, копившийся в течение всего XVIII в. В 1815 г. общий государственный долг составлял около 1,2 млрд франков, примерно 10 % от национального дохода, — намного меньше, чем у Великобритании, которая к тому же копила «с чистого листа». Поэтому после того, как Бэринг покатил «снежный ком», Франции оказалось довольно просто производить новые займы, никоим образом не трогая цену ренты. Пока рентные бумаги росли в цене, Бэринг, как с горечью заметил Джеймс, получал «деньги ни за что». Средства Франции на самом деле были «огромными», а политическое положение стабильным: «Если союзники уйдут, Франция останется спокойной. Не сомневайся, здесь не осталось ни одной партии, которая могла бы устроить сопротивление правительству, по крайней мере в ближайшее время».

Таким образом, неудача Ротшильдов в связи с займами на выплату контрибуций 1817 и 1818 гг. дорого им обошлась. Они прекрасно усвоили урок: если они в начале 1814 г. обошли других банкиров, теперь им пришлось столкнуться с решительной попыткой Бэрингов и Бетманов восстановить прежнее влияние на финансы европейских стран, а также с новыми конкурентами в лице не таких известных Гонтара и баварского финансиста Адольфа д’Эйхталя ^[42]. Как выразился Карл в 1814 г., «главное, что к нам относятся враждебно, потому что дело в наших руках». «Врагов у нас в избытке, — сетовал Джеймс год спустя, — хотя все больше связано с завистью, чем с враждебностью. Каждые пять минут кто-то… подходит к [прусскому министру] с вопросом: „Почему все дают Ротшильдам?“ Раньше, замечал Карл, когда риск был больше, им приходилось легче, потому что было меньше конкуренции. В самом деле, Джеймс даже признавал, что, желая не допустить их к операции по выплате контрибуций, венские банкиры поступали „так же, как в свое время Ротшильды“ с выплатой субсидий британским союзникам. Видимо, самую большую угрозу в тот период представлял Бэринг. Он и его помощники не только „хотели подчинить всю Францию своей воле, чтобы они могли делать, что хочется“, они также представляли угрозу положению Натана в Лондоне. По словам Амшеля, Натан был бы „очень огорчен, если бы кто-то другой проводил операции с Лондоном. Ему кажется, что Лондон более или менее принадлежит ему“. Вряд ли его бы порадовала весть о том, что „[из-за Бэринга] ты больше не играешь первую [роль] на фондовой бирже и не можешь определять котировки“ ценных бумаг. Однако рост конкуренции отмечался и на меньших финансовых рынках вроде Касселя, где конец войны и возвращение курфюрста привели к отчаянным попыткам покончить с монополией Ротшильдов над его финансами, окрепшей за годы, проведенные им в изгнании, и получить долю из ротшильдовских „золотых гор“ ^[43]. Как писал Джеймс в начале 1818 г., „весь мир завидует“.

Ротшильды относились к конкурентам без всякой радости. Более того, они осыпали их ругательствами, называя Schurken („негодяями“), Bosewichte („жуликами“), Spitzbuben („мошенниками“). Еще до Ватерлоо они много говорили о том, что нужно „вставлять палки в колеса“ соперникам-„негодяям“ и „ворам“ и наносить им „удары побольнее“. В 1818 г. вопрос заключался в том, как лучше „причинить боль“ Бэрингу и Лабушеру. Если верить легенде, братья нанесли удар посредством мощной интервенции на рынке французских рентных бумаг. Сначала они вложили крупную сумму в новые серии, выпущенные при участии Бэрингов. Затем, в то время как представители великих держав встречались в Ахене для обсуждения окончательных репарационных выплат, они предположительно принялись избавляться от этих бумаг с катастрофическими последствиями для цен. Таким образом Ротшильды решительно ослабили позицию Бэринга, принудив его отказаться от размещения последнего займа для Франции. Конечно, поразительная скорость, с какой Ротшильды обошли своих более именитых соперников, нуждается в разъяснении. И Бэринг в самом деле был сильно поражен резким падением ренты — на самом низком уровне бумаги котировались по 60; его спасло только то, что многие министры, приехавшие в Ахен — в том числе Нессельроде, австрийский канцлер князь Меттерних и его прусский коллега князь Гарденберг, — сами покупали паи, и поэтому все были заинтересованы в отмене последнего займа ^[44]. Однако того, что за крахом стоят именно Ротшильды, не подтверждают никакие обнаруженные на сегодняшний день архивные свидетельства.