Горечь войны - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 94

Однако на вопрос о том, стало ли в Германии меньше равенства с 1914 по 1918 год, нет однозначного ответа. Расчеты “коэффициента Парето” для Пруссии показывают, что в 1918 году распределение доходов в ней было менее равномерным, чем когда-либо с 1850 года ¹⁵⁴. Однако показатели могут искажаться из-за высоких доходов сравнительно небольшого количества предпринимателей. Другие данные указывают скорее на то, что сильнее всего стандарты жизни снизились не у рабочих, а у некоторых групп в рамках широкой социологической общности, которую мы называем средним классом. Уменьшившаяся разница между уровнями зарплат, о которой мы говорили выше, говорит сама за себя. Больше всего пострадали от снижения доходов чиновники, причем чем выше они стояли в иерархии, тем больше теряли. Регулирующие нормы военного времени играли на руку прежде всего домохозяйствам рабочего класса – в ущерб различным имущим слоям общества. В первые месяцы войны были спешно приняты законы против завышения цен, а первые ценовые потолки были установлены в начале 1915 года. Однако последовательная политика контроля над ценами была выработана только в сентябре 1915 года, когда бундесрат постановил создать бюро по ценовому надзору (Preisprüfungsstellen) ¹⁵⁵. Хотя они были должны бороться с целым рядом правонарушений (таких как “ступенчатая торговля”, в которой англичанин тюдоровских времен сразу же узнал бы regrating, спекулятивную скупку), но фактически их основной задачей было наказывать тех, кто превышал ценовые максимумы. В Австрии действовала аналогичная система ¹⁵⁶. Как работали такие учреждения, можно понять на примере бюро, организованного в октябре 1916 года в Гамбурге. Только в 1917 году оно успешно провело 1538 дел, итогами которых стали закрытие 5551 фирмы, приговоры к лишению свободы общей длительностью в 12 208 дней и штрафы на общую сумму в 92 300 марок ¹⁵⁷. В результате владельцы магазинов не могли перекладывать бремя растущих оптовых цен на плечи покупателей. Нечто в этом роде происходило и в деревне, где контроль тоже заметно ужесточился. В 1916–1917 годах во время так называемой “брюквенной зимы” крестьянам пришлось столкнуться с обысками и конфискациями ¹⁵⁸.

Как известно, ценовое регулирование не помешало возникнуть огромному черному рынку, к которому охотно обращались горожане со связями в деревне и с лишними деньгами ¹⁵⁹. Однако кто же мог позволить себе его цены, которые иногда превышали официальные в 14 раз? Разумеется, рабочие с заваленных заказами оружейных заводов были в лучшем положении, чем мелкие чиновники. Вот как это выглядело с точки зрения гамбургских военных властей:

Немалые жертвы потребовались и от городских домовладельцев, бывших до войны одной из наиболее влиятельных политических сил в Германии. Хотя мужчины ушли на фронт, жилье оставалось крайне востребованным из-за почти полностью прекратившегося во время войны жилищного строительства. С 1915 года по 1918 год к гамбургскому жилищному фонду добавились 1923 новых дома, в то время как за два довоенных года – 17 780 ¹⁶¹. Чем больше людей переезжали в города, чтобы работать в военной промышленности, тем больше рос спрос на жилье. Однако из-за законов, контролировавших квартплату, домовладельцы не могли извлекать из этого выгоду. Более того, плата была настолько ограничена, что в реальном выражении упала. По оценкам Гамбургской ассоциации владельцев недвижимости, война обошлась ее членам в 80 миллионов марок из-за принудительного сокращения квартплат в сдаваемых в аренду домах в Гамбурге. К концу 1918 года ежемесячная плата была уменьшена до половины уровня 1914 года ¹⁶². Разумеется, подобные меры принимались и в Англии, в которой в 1914–1915 годах квартплата поползла вверх и начал чувствоваться дефицит жилья ¹⁶³. Однако германские домовладельцы, судя по всему, пострадали сильнее – как и верхушка среднего класса в целом, после войны громко жаловавшаяся на “пролетаризацию” ¹⁶⁴.

Все это подталкивает к мысли о том, что война изменила баланс социально-экономических сил, ослабив средний класс (особенно немецкий Mittelstand) и укрепив позиции рабочих и большого бизнеса ¹⁶⁵. Ограничение цен и квартплаты улучшало стандарты жизни рабочего класса за счет торговцев и домовладельцев. Чиновничье жалование не росло, в то время как номинальные зарплаты рабочих в стратегических секторах постоянно повышались. Опыт семьи Шрамм – семейства из верхушки гамбургского Grossbürgertum ^[40] – может послужить примером той травмы, которую пережила буржуазия. Для Рут Шрамм война означала не только физические лишения, но и моральные. “Мрачные и недружелюбные люди”, спекулянты, коррупция и насилие 1917 года – все это выглядело издевательством над идеалами Burgfrieden ^[41], на которые она уповала тремя годами раньше. Паштет из лебедей с озера Альстер стал для Шрамм символом упадка и унижения Гамбурга, а необходимость покупать еду на черном рынке – подтверждением разрыва с принципами, которых она “придерживалась с 1914 года” ¹⁶⁶. Ее брат, в декабре 1918 года вернувшись с фронта домой, обнаружил, что родители поселили на третьем этаже квартиранта, а первый этаж закрыли, чтобы сэкономить на отоплении. Хотя семья продолжала есть серебряными ложками, он сразу понял, что “буржуазному образу жизни пришел конец” ¹⁶⁷.

Однако эта “благородная бедность” необязательно должна была вести к внутриполитическому коллапсу и тем более к революции. Напротив – именно сильнее всех в относительном выражении пострадавшие от войны социальные группы активнее прочих поддерживали официальные цели войны. Попытки объяснить германское поражение развалом внутреннего фронта просто не работают. Моральный дух в Германии никогда – включая периоды забастовок в апреле 1917 года и в январе 1918 года – не падал так сильно, как он упал в России и чуть было не упал во Франции ¹⁶⁸. Хронологически сначала обрушился Западный фронт, а не внутренний. И когда в ноябре 1918 года революция распространилась из северных портовых городов на Берлин и Мюнхен, делали ее не те, кто экономически проиграл от войны, а те, кто (относительно) выиграл: солдаты и матросы, которых кормили лучше, чем гражданское население, и промышленные рабочие, реальный доход которых сократился в наименьшей степени.

Пожалуй, об экономиках Германии и России во время войны можно сказать, что они были слишком эффективными. Политика военного производства любой ценой слишком сильно давила на городских потребителей, что и обрушило в итоге моральный дух. Как мы увидим, даже этот тезис не выглядит бесспорным, однако если бы он и был верным, он все равно бы не доказывал правильность британского, французского или американского подхода. Если западные державы и сумели лучше сбалансировать потребности армии и гражданского населения, это произошло случайно. Более того, они заплатили за это высокую цену в военном отношении – настолько высокую, что едва не проиграли войну.