Горечь войны - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 117

Впрочем, идеей о Первой мировой как о религиозной войне не следует слишком увлекаться. Скажем, Роберт Грейвс был поражен слабостью религиозных чувств в армии. Помимо всего прочего, даже самым темным из солдат было очевидно различие между учением Нагорной проповеди и наставлениями сержанта-инструктора об обращении со штыком. Восьми тысячам католических священников, которые принимали участие в войне, приходилось терпеть неудобства, связанные с антивоенной позицией Бенедикта XV, которая стала особенно явной 1 августа 1917 года, когда он призвал остановить самоубийственную бойню. Во Франции и Бельгии многим верующим его выступление не понравилось. Отношение к 3480 британским военным священникам также было неоднозначным. “Сигаретный Вилли” – преподобный Дж. A. Стаддерт Кеннеди – олицетворял собой решительное, чтобы не сказать кровожадное, христианство, которое привлекало далеко не всех. Перед проповедями он развлекал паству, демонстрируя ей бокс, борьбу и упражнения со штыком ¹²⁹. Судя по окопной газете Mudhook, капеллан из 63-й дивизии недалеко от него ушел:

С другой стороны, многие военные священники были, по мнению солдат, склонны избегать опасности ¹³¹. Хейг, как известно, однажды заявил, что “хороший капеллан не менее ценен, чем хороший генерал”. Пожалуй, эту фразу можно понять не только в том смысле, который он в нее вкладывал.

Существует еще один вариант ответа на наш вопрос, но историография Первой мировой войны уделяет ему мало внимания, потому что он слишком неприятно звучит. Заключается он в том, что солдаты продолжали сражаться потому, что им этого хотелось.

В своей статье “Злободневное рассуждение о войне и смерти”, написанной во время войны, Зигмунд Фрейд доказывал, что война возрождает первобытные инстинкты, которые ранее подавлялись обществом. Он писал:

Одновременно Фрейд отмечал “резкое изменение нашего привычного отношения к смерти”. До войны, по его мнению, “мы… проявляли неодолимую склонность отодвинуть смерть в тень, исключить ее из нашей жизни. Мы изо всех сил старались молчать о ней… У психоаналитиков есть такая поговорка: по существу, никто из людей не верит в собственную смерть; иначе говоря – подсознательно каждый из нас убежден в собственном бессмертии”. Фрейд считал, что неверие в смерть делает жизнь “безвкусной и бессодержательной”. Война, полагал он, снова сделала жизнь интересной, упразднив “удобное отношение к смерти” ¹³³.

Фрейд развил эту идею после войны, предположив в своей работе “За пределами принципа удовольствия” (1920) существование “другого влечения, противоположного инстинкту самосохранения, который поддерживает жизненную субстанцию и созидает из нее все более обширные объединения. Это влечение направлено на разрушение таких объединений, оно стремится вернуть их в изначальное неорганическое состояние… Помимо Эроса, имеется и инстинкт смерти”. Именно взаимодействие этого влечения к смерти с эротическим влечением он в дальнейшем и считал ключом к человеческой психике:

Хотя сейчас над Фрейдом модно смеяться, в этой теории что-то есть – по крайней мере, если говорить о поведении солдат на войне. Современный неодарвинистский генетический детерминизм с научной точки зрения выглядит более обоснованным, чем фрейдовский гибрид психоанализа с любительской антропологией, однако последний лучше объясняет готовность миллионов людей убивать и умирать в течение четырех с половиной лет. Очень трудно понять, как смерть такого количества мужчин, не успевших жениться и завести детей, может служить целям докинзовских “эгоистичных генов”. Особенно серьезно следует отнестись к идее Фрейда объединить тягу убивать – “инстинкт деструктивности” – и готовность быть убитым в единое стремление “каждого живого существа… разрушить себя и свести жизнь к первичному состоянию инертной материи”.

Эта мысль подтверждается целым рядом свидетельств. В июне 1914 года – еще до начала войны, на которой ему предстояло сражаться, – художник-вортицист Уиндем Льюис писал:

В августе 1914 года немолодой лондонец по имени Артур Энсли совершил самоубийство, поняв, что “его не возьмут в армию”, – то есть выбрал смерть, потому что не мог убивать ¹³⁵. Роберт Грейвс, суеверно сохраняя на войне целомудрие, откровенно по-фрейдовски увязывал Эрос и Танатос ¹³⁶. Подавляя свои сексуальные стремления, он как будто пытался обуздать стремление к смерти. В его “Двух фузилерах” солдаты “находят Красоту в Смерти” ¹³⁷. Многих близость смерти возбуждала: “Если бы в меня никогда не летели снаряды, – восклицал один из персонажей романа Эрнеста Рэймонда «Скажите Англии», – мне не был бы знаком мгновенный трепет от близости смерти, а это – чудесное чувство, которое необходимо испытать” ¹³⁸. Одна из французских окопных газет писала о другой крайности – о депрессии, из-за которой солдаты “уставали жить” ¹³⁹. Чувство собственной смертности постоянно волновало солдат в окопах – так, Юнгера накануне битвы встревожил “тяжелый сон, в котором фигурировала мертвая голова” ¹⁴⁰. При этом он признает, что его заворожило зрелище первых трупов, которые он увидел в захваченной французской траншее: