Время героев - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Соболь cтр.№ 93

— Да и что я посчитал, брат, — забасил снова Ермолов. — К Софье-то он в самом начале приезжает в какую рань! Невоспитанный молодой человек. В чужой дом затемно не наведываются.

Грибоедов фыркнул:

— Да ведь дом ему не чужой, а самый родной. Он же там всё детство провёл и юность.

— А с чего же тогда, позвольте, Александр Сергеевич, вас спросить, он ему вдруг сделался так нехорош?

Новицкому вдруг показалось, что в голове Вельяминова таинственным образом крутится некий разумно устроенный механизм. Какие-то шестерёночки цепляют за рычажки, а те, в свою очередь, передают движение другим шестерёнкам; и все они вместе изготавливают слова, что соединяются потом в ровные фразы и так спокойно, равномерно выделяются через рот, иногда перебиваясь запятыми и точками.

— И полковник ваш, извините, меня расстроил. Неужели во всей русской армии вам другого типа встретить не доводилось? Вы же, насколько я знаю, в наполеоновскую кампанию в Иркутском гусарском служили?

Грибоедов молча кивнул. Новицкому показалось, что он боится разлепить губы; опасается, что не удержится и вспылит. Другие слушатели молчали, поскольку говорили старшие чином. Ермолов повернулся к Вельяминову:

— Ты, Алексей Александрович, за всю армию не обижайся. Навидались мы с тобой таких Скалозубов. Хотя фамилию эту, ты, господин сочинитель, вполне мог и своему герою приставить. Что же он ещё делает в этой жизни, как не скалит зубки свои щенячьи? Спорить не буду, верно ты его описал. Все мы, когда молоды, скалимся и насмешничаем. А потом с годами спохватываемся: да кому же мы противимся? Да не самой ли, брат, жизни?!

Он вдруг сделал паузу и как-то необычно уронил свою львиную голову. Но тут же оправился:

— Извини, конечно, Александр Сергеевич, но я тебе скажу откровенно: бумаги деловые ты составляешь куда как лучше. Но что развлёк нас, за то тебе большое спасибо. Ну а теперь, господа, отбой. Завтра с утра устроим парад, потом день-два дам вам на исправление и — выступаем.

Все поднялись дружно с лавок, радуясь возможности размяться, поговорить. Грибоедов, сложив и убрав рукопись, пошёл к двери, ни на кого не глядя, но у самого выхода столкнулся с Новицким.

— А! Сергей Александрович! — обрадовался он сердечно, хотя беседовали они до сих пор раза три, и то всё случайно. — Вы слушали?

— Да, — улыбнулся Новицкий. — С самого начала. И с большим удовольствием.

— Удовольствие моё — как сказали бы англичане. А не усилите ли вы его — приватной беседой. Если вас, конечно, не призывает Морфей. Или, того хуже, Венера.

— Нет, — совершенно серьёзно ответил Новицкий. — Эти боги меня, кажется, совершенно оставили. А потому — извольте, я к вашим услугам...

Грибоедов привёл Новицкого в хату, где он остановился, пропустил в комнату и, оборотившись, крикнул какого-то Сашку. Появился разбитной парень, по всем повадкам больше приятель барина, нежели слуга, и поставил на стол графинчик, блюдо с крупно порезанным хлебом и миску с огурцами, просоленными слегка.

— Один приятель мой в Петербурге пристрастил меня к таким угощениям, — объяснил хозяин, разливая водку по чаркам. — Жаль лишь, что настоящего ржаного здесь не достанешь. Ну, Сергей Александрович, с продолжением нашего замечательного знакомства.

Чокнувшись, они выпили. Грибоедов похрустел огурцом и сразу приступил к делу:

— Вельяминов за офицеров обиделся. А вы, дорогой мой, чем недовольны? Оскорбились за чиновную братию?

— Думаете, в Молчалине себя обнаружил?

Грибоедов придвинулся ближе, наклонил голову, и по круглым стёклам очков побежали отблески пламени свечки.

— Надеюсь, что нет. Не каждый молчун — Молчалин.

— Я — молчун? — искренне поразился Новицкий. — Да мне всегда казалось, что говорю много больше необходимого.

— Парадокс человеческой природы, милейший Сергей Александрович. Говоруны, вроде меня, обижаются, что им слова не дают вставить в беседу. А молчуны, вроде вас, и необходимые сообщения норовят придержать при себе. Но я вас сегодня разговорю. Ваше здоровье!

На этот раз Сергей отпил лишь половину. Разговор обещал быть долгим, интересным и трудным. А он не любил рассуждать с головою мутной, как вода в заводи.

— Молчалин глуп, а потому всё время пробалтывается. Фамилию такую я дал ему больше в насмешку. Но что думаете вы о Чацком?

— Думаю, что вы довольно умны.

— Я? — опешил на мгновение Грибоедов. — Но это же мой персонаж.

— Которого вы кое-чему научили.

— И сообщил ему свой порок болтливости. Ещё один мой петербургский знакомый спросил: зачем он — Александр Андреевич Чацкий — общается с дураками?

— Я бы вас спросил то же самое, — осторожно заметил Новицкий. — Но прежде всего — зачем вы сегодня стали читать вашу пьесу?

В этот момент Грибоедов разливал водку, и у него была резонная причина взять паузу и собрать мысли.

— Прежде всего — отвечу — прежде всего, потому что меня попросил Ермолов. Ему сообщили из Петербурга, возможно Закревский ^[88], о моих читках, и он весьма заинтересовался. Как вы понимаете, Алексею Петровичу я отказать не мог. Но главное — признаюсь честно — несчастная страсть сочинителя видеть свои слова, слышать свои слова, наблюдать действие их... Ваше здоровье!

На этот раз Новицкий задержал медный стаканчик в руке, чтобы не так было заметно, сколько он отпивает на деле.

— И вам всё равно: кто вас слушает?

— А если бы пьеса моя была напечатана? Или пуще того — поставлена? Вы думаете: я бы проверил, кому попадает в руки книжка журнала или кто там занимает места за креслами?

— Вы правы, — согласился Новицкий, подумав.

— Ещё бы. Вы сами не пишете? Впрочем, что я спрашиваю: если бы писали — не бумаги в присутствие и не письма кавказского путешественника, вы бы даже не задавались подобным вопросом. Глупцы, да, всегда глупцы, на тысячу человек девятьсот девяносто девять глупцов. Но всё равно читаешь, посылаешь в печать, потому что надеешься отыскать одного на тысячу, на десять тысяч, на миллион!

— Надеюсь, Алексею Петровичу нельзя отказать в уме.

— В разуме, — немедленно поправил его Грибоедов. — Или, вернее сказать, в рассудке. Для истинно умного человека Ярмул-паша наш слишком уж привязан к земле со всеми её заботами. Но у него есть поразительное свойство: окружать себя совершеннейшими глупцами и не глупеть самому.

— Так уж глупцами?

— Присутствующие всегда исключаются. Ваше здоровье!.. Да что же вы не пьёте, Сергей Александрович? Не по-приятельски сие, не по-гусарски.