Валериан усмехнулся.
— Ты его арестуешь? С полувзводом драгун? Да вас там на клочки разорвут и собакам скормят.
Новицкий понимал, что Мадатов дразнит его, и старался оставаться спокойным, хотя бы только наружно.
— Прикажут — пойду и возьму хана под стражу. Но пока приказа такого нет.
— И быть не может! — рявкнул Мадатов; грозный его голос пошёл гулять меж каменных стен; князь оборвался, выждал паузу и заговорил тише: — Алексей Петрович пустыми словами бросаться не будет. Мне он может приказать. И я привезу Измаил-хана в Тифлис. Но для этого придётся перебить половину Нухи. Весь город зальётся кровью. Нужно нам это, а?
— Не нужно, — согласился Новицкий. — Потому Алексей Петрович и не отдал такого приказа. Я везу Измаил-хану письмо, в котором командующий Кавказским корпусом генерал от инфантерии Ермолов ещё раз перечисляет преступления, совершенные в Шекинском ханстве, требует наказать виновных и обеспечить в будущем порядок, согласно законам...
— Он выслушает письмо и тотчас о нём забудет, — оборвал его Мадатов на полуслове. — Что дальше?
Сергей поёжился и постарался подбирать слова и фразы как можно круглее и безопаснее:
— Предполагается, что в таком случае нам не следует торопить события, а положиться на время, судьбу, Бога или Аллаха. Измаил-хан ведёт крайне нездоровый образ жизни — пьянствует, распутничает. По имеющимся сведениям он уже тяжело болен, подвержен приступам колик — печёночным, почечным... может быть, геморроидальным, — добавил он и усмехнулся одним уголком рта, зная, что князь не способен оценить его шутку
[13].
Мадатов вскочил и зашагал по комнате от стола и до двери. После третьего поворота он снова стал против Новицкого:
— Значит, вот что придумали вы вдвоём, ты и грек этот, как его... Пафнутий...
— Артемий Прокофьевич.
— Ну да, помню его ещё с Виддина. Алексей Петрович знает об этом?
— Возможно, догадывается, — уклончиво ответил Сергей, решив не отрицать очевидное.
Валериан закусил ус, пожевал, отпустил и медленно опустился на стул.
— Скажи, Новицкий, зачем вам это понадобилось?
— Имеются опасения, — заговорил Сергей столь ненавистным ему самому чиновничьим говорком, — что в случае неудачи нашей экспедиции в Дагестан властитель Шекинского ханства может поддаться искушению и выступить заодно с возмутившимся уже Сурхай-ханом. В таком случае наши и без того небольшие силы окажутся зажатыми...
— Я его не боюсь! — гаркнул Валериан.
Он резко наклонился вперёд и схватил Сергея за плечи. В железных пальцах князя Новицкий почувствовал себя то ли кроликом в волчьих лапах, то ли козлёнком в когтях орла. Он постарался расслабиться, оставить лицо невозмутимым, не искажённым ни гримасой испуга, ни безрассудной усмешкой.
— Пусть собирает силы, пусть попробует выступить! Я возьму батальон с двумя батареями, и через полчаса от всей его силы останутся только ошмётки! Но если его не будет, мне трудно понять, Новицкий, куда следует бить. Он негодяй, я это знаю лучше тебя. Я видел людей, которых он запытал до смерти. Армяне, грузины, евреи, татары, русские — все, кто только попался мерзавцу. Но когда... — Валериан растянул губы в улыбке, но глаза его смотрели прямо и жёстко. — Когда его схватит слишком сильная колика, на его месте мы увидим осиный рой. Их окажется слишком много, этих мелких, жужжащих, жалящих. С ними управиться будет куда труднее...
Новицкий собирался ответить, но в дверь постучали знакомым уже образом — три удара. Мадатов отпустил Сергея, выпрямился и крикнул несколько слов по-армянски. Новицкий понял только: «Ты кто?.. Заходи...» На всякий случай он поднялся и поправил кинжал. Но хозяин повелительным взмахом руки приказал ему сесть.
— Что может случиться, если я в доме? Это Софью я так берегу, а о себе и сам позабочусь.
Пожилой армянин, которого Новицкий встретил внизу, по должности вроде комендант замка, уже был в комнате и, склонив голову, ждал, когда же князь прикажет ему говорить. Мадатов кивнул, и комендант быстро выпалил несколько фраз, сопровождая их жестами. Пантомима, сообразил Сергей, обращена была только к нему, к чужаку, не знавшему языка, но всё-таки гостю. Когда Мадатов заговорил, Новицкий уже догадался, о чём шла речь.
— Человек прискакал из-за гор. Привёз письмо и две пули. Одна в бедре, другая около шеи. Много крови потерял, говорить почти и не может. Крепость Чираг в осаде. Пойдём, Новицкий, посмотрим, почитаем письмо.
Во дворе, окружённый стражниками, стоял небольшой конёк, серый как по истинному своему цвету, так и из-за дорожной пыли. Животное, хоть и держалось на ногах, то и дело бессильно роняло голову, натягивая поводья. Всадник выглядел ещё хуже. Сергей только взглянул в его сторону и поднял руку, подзывая вахмистра:
— Поднимайте людей! Седлайте...
Прибывший полулежал в седле, цепляясь за переднюю луку, но, увидев Мадатова, выпрямился, как мог. Одеждой он походил на горцев, но, только заговорил, Сергей узнал в нём человека служилого.
— Ваше сиятельство! Пакет от его благородия капитана Овечкина. Люди Сурхая у крепости. Есть нечего, вода кончается, зарядов почти не осталось.
Он выпалил заученный, видимо, накрепко текст, протянул письмо, которое вынул из-под бешмета. Мадатов приблизился и взял лист, согнутый, обмотанный крест-накрест шпагатом и залитый поверху сургучом. И только гонец понял, что выполнил поручение, глаза у него закатились, и он повалился набок с коня на руки подбежавших людей.
Управляющий крикнул, и четверо побежали, понесли раненого по двору куда-то вглубь имения, к дальним его постройкам. Ван-Гален, тоже спустившийся вниз, уступил дорогу и проводил раненого взглядом. На лице его, впрочем, Новицкий не обнаружил ничего, кроме простейшего любопытства.
А голос Мадатова уже гремел над двором. Есаул, командир конвоя, как понял Сергей, с тремя казаками уже направлялся к воротам.
— ...Скажешь полковнику, пусть накормят людей и строят. Лагерь сворачивать. Буду там через час. Отставить, вахмистр! — крикнул Мадатов, увидев собирающихся драгун. — Остаётесь до завтра! — Он повернулся к Новицкому: — Спешить тебе некуда. Измаил-хан от своего гарема никуда не уедет. Побеседуешь вечером с Софьей, вспомните Петербург, знакомых, театры, гостиные. Ей со мной не очень-то весело, знаю. Редко видимся, а в её положении... — Он оборвал себя сам и, глядя на ставшего рядом Ван-Галена, отдал короткое приказание коменданту; затем повернулся опять к Новицкому: — Наш разговор не забудь! Я в ваши дела мешаться не буду, но... Впрочем, оставим... Vous, Major, pour moi, tout de suite
[14].
Французский выговор Мадатова был страшно дурен, но жест очень красноречив. Толстый указательный палец, поросший чёрным и жёстким волосом, качнулся к груди Ван-Галена и далее указал за ограду. Испанец вытянулся, звякнул негромко шпорами и обернулся, отыскивая взглядом коня, но к нему уже подбежал слуга, держа в поводу каракового жеребца с узкой, маленькой головой и неожиданной мохнатой щёточкой у каждого копыта.