— Ради всех святых, Серж! Мы не против! Развивайтесь — туда, на север, к Архангельску. Растите — туда, на восток в пределы самой Поднебесной
[69]. Но юг вам очень опасен. Понимаете, друг мой, Индия — жемчужина британской короны. Мы намерены уберечь наше сокровище.
Он умолк и, склонив голову набок движением немного кокетливым, посмотрел на Новицкого, ожидая его ответа.
— Из этого я... так же как и мои читатели... могу заключить с уверенностью, что если бы Россия помедлила перед Кавказским хребтом ещё хотя бы пятнадцать лет, до окончания Наполеоновских войн, то Запад не разрешил бы ей перешагнуть эти горы.
Сергей спокойно произнёс эту длинную и несколько витиеватую фразу и почувствовал себя совершенно уверенно. Во всяком случае французским языком, единственным сейчас его средством защиты и нападения, он владел не хуже соперника.
— Безусловно, — откликнулся Кемпбелл. — Так же, как во время похода Петра, Европа пригрозила бы вам... лишними неудобствами.
Новицкий рассмеялся и переменил позу, цепь натянулась и звякнула.
— Какие уж тут лишние неудобства, дорогой Ричард, в таком положении. Мне сейчас неприятно и неудобно решительно всё.
Кемпбелл нахмурился и сочувственно покачал головой.
— Милый мой, ну почему вы не остались на Тереке? Я имею в виду и вас, и вашу державу. Поверьте, мне крайне неприятно видеть европейца в таком положении. Ну что привело вас в эти дикие горы?
Новицкий взял паузу, подумал и ответил совершенно чистосердечно:
— Сумма всех обстоятельств, дорогой Ричард. Такое бывает и в обыденной жизни. Вам кажется, что вы вольны в своих поступках, что перед вами открыты любые дороги. Но только вы делаете первый шаг, как выбираете определённое направление. Далее следует второе движение, третье, четвёртое... И вот, сделав несколько сотен шагов, вы неожиданно для себя попадаете в место, куда не собирались заходить поначалу и вовсе.
— Скажем, у края пропасти, — сентенциозно заметил Кемпбелл. — Или у отвесной скалы. Но что же вообще потянуло вас в эту сторону?
— Как ни странно это может звучать — самые благородные побуждения. Мы хотели охранить Грузию.
— Ах, да — защита единоверцев. Что же — для дипломатической ноты ход очень сильный. Но мои читатели — люди весьма прагматичные.
Сергей поморщился.
— Перестаньте, Кемпбелл. Речь идёт о судьбе, о жизнях сотен тысяч людей. Кстати, когда Европа заставила Петра прервать персидский поход и вернуться в Россию, в Закавказье ворвались турецкие полчища и залили эти страны кровью. Всё очень серьёзно, а вы рассуждаете в понятиях какой-то игры — карт...
— Или же шахмат. Играете в шахматы, Серж?.. Плохо?.. Я так и думал. Не надо относиться к жизни с такой серьёзной трагичностью. Она в конце концов тоже всего лишь игра. Только большая. Иногда мы соблюдаем правила, но чаще плутуем. Здесь не бывает игроков честных или бесчестных. Но — сильные или слабые. Те, кто умеют находить верные варианты движения, и те, кто путаются в собственных комбинациях. Но принципиально я с вами согласен — промедли Россия ещё немного, и Тифлис говорил бы сейчас на фарси или турецком.
— Если бы мне пришлось выбирать сейчас, — начал Сергей, стараясь заставить голос звучать небрежно, весело, беззаботно, под стать собеседнику. — Я бы не перешёл Кавказ. Я бы даже не подходил к Большому хребту. Остался у Терека, у Кубани и построил бы там границу наподобие стены, что стоит у китайцев.
— Точно! — развеселившийся Кемпбелл хлопнул себя по бёдрам. — И тогда бы уже мы были вынуждены занимать эти горы и получили бы ваши проблемы.
— Почему вы убеждены, что вам пришлось бы подниматься в Дагестан, в Чечню, в Черкесию?
— Дорогой Серж, философы учат нас, что природа не терпит пустоты. А природа политической жизни — тем более.
— Но эти горы, коллега, совсем не пусты. Здесь уже живут люди, что считают эти места своими.
Кемпбелл усмехнулся и одним жестом перечеркнул всё окружающее их пространство.
— На доске политических шахмат они только пешки. Истинные игроки — как мы с вами — находятся по краям. Хотя, вы знаете, мне нравятся эти люди. Они дики, они сильны, необузданны, коварны и кровожадны, но — они похожи на нас, шотландцев. Понимаете, Серж, мои предки тоже ютились в высоких горах, в каменных хижинах. Ходили полуголыми и резали друг друга ржавыми железяками. А потом явилась цивилизация... — Он умолк, и Сергей не решился вставить хотя бы слово в молчание, затопившее комнату. — Последний раз герцог Камберлендский
[70] привёл своих негодяев на наши земли. Правда, сначала мои хайлендеры
[71] едва не добежали до Лондона. И случилось это не так давно, не больше века назад... Да, в сравнении с тем, что творили в Шотландии войска королевского сына, ваши солдаты проявляют чудеса благородства и дисциплины... Но после этой резни шотландские кланы оставили саму мысль о будущих возмущениях. И вот я, потомок вольных и воинственных Мак-Грегоров
[72], служу английской короне. Та же судьба, уверен, суждена и племенам этой земли. Кто здесь будет — русские, британцы, турки, персы?.. Или вдруг ещё незнакомое племя воспрянет по слову неизвестного нам пророка. Мне ясно одно — самостоятельно они не продержатся.
— Разумеется, — согласился Новицкий. — И я тоже уверен, что их сопротивление безнадёжно. Но почему бы вам и вашим... читателям... не примириться с русским флагом на Кавказском хребте?
— Да потому, что вы не удержитесь в этих пределах. Вы покатитесь дальше, на юг, на восток. Силу может остановить только сила. Пока мы видим одно направление — Персия, Афганистан. Надир-шах и Бабур с сыновьями приходили в Дели с запада. Но есть ещё один путь — с севера, из Центральной Азии, через Небесные горы. Один из ваших офицеров уже пробрался через пески.
Сергей понял, что Кемпбелл говорит об экспедиции Муравьёва
[73].
— Вы хорошо осведомлены, Ричард.
— Знаете, друг мой, журналистика — профессия очень странная. Приходится узнавать о вещах, которые вроде бы тебя сейчас не касаются, но могут быть полезными в будущем.