Время героев - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Соболь cтр.№ 42

Новицкий подождал, пока Бетал поднимется в седло, отъедет, а потом спросил Семёна:

— Что же он так, запросто? Это же были его друзья. Я же видел, как они разговаривали.

Казак ухмыльнулся.

— У таких, как Бетал, друзей не бывает. Он то с этими против тех. То с теми против этих. Дурной он, конечно, но сторожкий, будто бы зверь. Опасается к ним в аул ехать. Не за тебя боится, за себя. Узнают, что русского переодетого вёл, наверняка убьют. Такие места, такие люди, — философски заключил длинную речь Семён и повторил слова, сказанные проводником: — Это не война, это — жизнь.

Весь день они опять ехали почти до темноты. Пробирались медленно, осторожно, гуськом по узкой тропе, пробитой высоко над ущельем, на перегибах склонов.

Внизу, примерно в сотне саженей, серебристая лента реки извивалась на дне ущелья. В местах, где вода рушилась с уступов, она клокотала грозно и словно кипела, окутываясь облаком пены.

Впрочем, Новицкий старался не смотреть вниз. Живое воображение и так хорошо показывало ему, как мерин под ним оступается на очередном настиле или же просто в узком месте, и оба они, конь и всадник, летят, переворачиваясь, вдоль склона, бьются о выступающие скалы и двумя бесформенными, окровавленными тушами рушатся в жадно поджидающую их струю... Измучившись страхами, он спросил Семёна, почему бы не выбрать спокойную дорогу понизу, зачем тащиться поверху, ежеминутно рискуя улететь в пропасть. Лезгины, встреченные у озера, двигались по знакомому пути много быстрее, и можно было говорить, не опасаясь чужого уха.

— Внизу, Александрыч, тоже непросто. Прижимы и водопады обходить и пешему нелегко. А конному и подавно. Да и оползень захлестнуть может.

— Снег-то уже кончился.

— Снег кончился, а гора — нет. Гора, она ведь живая, как вроде и мы с тобой. Дышит, дышит, потом осерчает, или тяжело ей покажется, как выдохнет — половина склона: земля, камни, деревья, зверюшки всякие — всё укатится. Такое ущелье узкое разом перехлестнёт да только на той стороне остановится. Местные народ чуткий, человека никогда не боятся, а горы свои уважают.

— Уважают или же опасаются?

Казак подумал, потом снова повернулся в седле:

— Разницы нет. Раз человека я уважаю, значит, умеет он многое, значит, может много неприятного мне доставить. Может, но не станет. Потому как и он меня уважает за то же самое. Так и с горой. Они говорят, что гора — палец, которым земля в небо указывает. Они знают, что гора живая, что она людей знает и различает. Помнишь, в первый же день, как Мухаметдинку встретили, шли через узость? Её словно шашкой в скале прорубили.

Новицкий кивнул. Он хорошо помнил эту расщелину — суровое, даже угрюмое на вид место, куда не попадали лучи солнца, только лежала тень отрога, приблизившегося к тропе и поднявшего повыше свою неровную спину. Сначала Сергею показалось, что лошади нипочём не втиснуться в узкую щель между двумя высокими и ровными обломками скалы, будто бы треснувшей много веков назад. Но, к его удивлению, и меринок пошёл, не опасаясь, и колени всадника скользили по камню гладкому, словно бы обработанному мастером-гигантом. Только наезднику пришлось сгорбиться и свести плечи, задержав дыхание на несколько десятков секунд.

— Видел, как они на тебя смотрели? И прежде всего Беташка. А потому как поверье есть — скала эта только хорошего человека пустит. Плохой же непременно застрянет. Это тебе проверка была. Если бы зацепился, они бы с тобой ни за какие деньги далее не пошли.

— Ну, Семён, я человек некрупный. А ты представь, что будет, если какой-нибудь силач там поедет? Он же непременно застрянет, хоть он никого в своей жизни не убил, не ограбил.

— Да ты на меня взгляни, Александрыч. — Казак похлопал себя по плечам бурки, которая изрядно увеличивала его фигуру, и без того мощную с виду. — Я же насколько тебя крупнее, а ведь тоже гора меня пропустила. Хотя и убивал я людей, и грабил. Был грех, отказываться не стану.

— Так кто же тогда хороший человек в этих местах? Если все и убивают, и грабят, и крадут людей, и продают их на рынках?!

Вопрос, вырвавшийся у Новицкого, был и для него самого неожиданен. А казак даже натянул поводья и вовсе остановил гнедую. И только когда рыжий мерин Новицкого ткнулся в круп его лошади, Атарщиков обернулся и прямо взглянул Сергею в лицо:

— Не знаю, Александрыч, не скажу, и врать тоже не стану. Знаю только, что в этих местах у каждого человека есть понятие твёрдое: это можно делать, а это просто никак нельзя. И растолковать тебе такое никто не сумеет. Но поживёшь с ними год, два... лет десяти, пожалуй что, хватит. И сам научишься понимать: тот человек хорош, а этому ни в чём верить никак невозможно.

Больше его Сергей не расспрашивал, надеясь, что сам сумеет разобраться в том, что услышал. Да и тропа вдруг стала забирать вверх и так запетляла, что все силы всадника уходили только на путь, и разговаривать сделалось невозможно.

Они перевалили хребет, спустились вниз по такой крутизне, что всадникам приходилось откидываться в седле, чтобы удержать равновесие, не перелететь через голову лошади. Сергей присмотрелся к новым спутникам и подумал, что как наездники они едва ли лучше даже, чем он, и, пожалуй, ему нечего опасаться, что они сумеют высмотреть в нём гусарскую выучку, а не черкесскую лихость. В этой горной стране неоткуда было взяться умелым наездникам. В закубанских степях лошадь — друг, от которого жизнь твоя зависит, может быть, больше, чем от ружья или шашки. А на заоблачных, заснеженных перевалах благородное животное лишь средство передвижения и зачастую уступает в скорости и выносливости привычному человеку. Это Новицкий уже понял, в этом ему ещё представилось не раз убедиться.

После того как они спустились саженей на сто пятьдесят, тропа пошла параллельно склону, потом легко перевалила отрог и снова нырнула вниз; пробежала узким и хлипким мостиком над руслом очередной бешеной речки, а дальше опять поползла вверх. Скоро путникам пришлось спешиться и вести животных следом, то и дело поддёргивая повод, чтобы убедить лошадь идти ровно.

Навязавшаяся к ним в провожатые троица так и шла впереди, уверенно отмеряя шаги на каменистой тропе. Мухетдин с братом держались к ним почти что вплотную, чтобы не дать им вдруг обернуться и напасть предательским образом. Семён, несмотря на свои годы, тоже шёл уверенно. А Новицкий после полудня выбился из сил совершенно.

Нещадно палило солнце; голову под тяжёлой папахой ломило ужасно загустевшей и взбунтовавшейся кровью; желудок с кишечником давно уже подошли к температуре кипения; Сергея мутило, он не знал уже — от голода или от страха; да ко всему ещё ослабли завязки поршней, и дорожные камешки набились в обувь, причём один, самый острый, пропорол чувяк и ступню на подушечке, как раз у большого пальца. Новицкий и боялся остановиться, чтобы не разорвать дистанцию между собой и Семёном, и вместе с тем с каждым шагом хромал всё больше, шёл всё медленней и натужней. Он видел, что Атарщиков оборачивается в тревоге, он чувствовал спиной, как беспокоится и проклинает его Темир, но едва-едва мог заставить себя тащиться, переставляя тяжёлые и непослушные ноги.