Черный гусар - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Соболь cтр.№ 8

Отряд Саддык-хана вернулся вовремя, чтобы успеть подняться в Шушу вместе с прочим персидским войском. Мелик Шахназаров трясся в седле, еле удерживаясь от стона: затекали руки, примотанные к задней луке седла, моги, крепко стянутые где-то под лошадиным брюхом, немела шея, перехваченная волосяным арканом. Он старался смотреть вверх, на ханский дворец, возвышавшийся на отвесной скале. Из этого орлиного гнезда, помнилось Джимшиду, можно было увидеть и серебристую ленту быстрой реки на юге, и белые шапки громадных гор на северо-западе. Никогда и никому не удалось бы взять эту крепость приступом. Никто не сумел бы привести её к покорности. Если бы только не голодное время, не ум и хитрость Ага-Мохаммеда.

А шах тоже поднимался к Шуше, по той единственной дороге, что вела к её мощным воротам. Среди скал, среди отвесных стен и утёсов тянулась колонна сарбазов. Впереди шли «бешеные», лучшие бойцы повелителя Ирана. За ними вели под уздцы коня самого Ага-Мохаммеда. Он смотрел вверх на башни Шуши, уходящие к облакам, и радовался, что успел короноваться на царство. Теперь в его руках вся бывшая империя великого Надир-шаха.

Когда-то он дал клятву — оставаться до тех пор правителем, а не царём, пока власть его не будет признана во всём Иране, от востока до запада. Он был терпелив. Мал ростом, сухощав, на лице его никто бы не сумел насчитать и пяти волос. Но мудрость Ага-Мохаммеда заключалась не в бороде. Он не забывал обид, он умел ждать, и он точно выбирал момент, когда нужно ударить. Он жалил больно и быстро, как юркие и ядовитые змеи пустыни. Он не прощал даже мёртвых.

Ещё Надир-шах, упирая свою пяту в Персию, приказал убить деда Ага-Мохаммеда, правителя племени каджар, кочевавшего на севере, в Азербайджане ^[6]. А по смерти Надира новый шах — Керим — взял в заложники сына главы «красноголовых». Так, кизилбашами, называли каджаров из-за странных головных уборов. В свои шапки мужчины племени вплетали двенадцать красных полосок по числу шиитских имамов.

Мальчишку забрали из родного становища, привезли в столицу, Шираз, и оскопили.

После на протяжении десятилетий он сновал незаметной тенью по коридорам дворца шахиншаха, впитывал знания, копил силы и злобу. Ненависть его была настолько сильна, что ещё ребёнком он носил в рукаве нож и резал незаметно ковры, закрывавшие пол и стены. Так мстил он за деда и за себя.

Двадцать лет Ага-Мохаммед пробирался к власти в Иране. Победив противников, перенёс столицу империи в Тегеран. Приказал привезти туда и прах обидчиков — Надир-шаха и Керим-шаха. Их закопали под ступенями лестницы, по которой новый правитель Ирана каждый день спускался в тенистый сад. С мрачным удовольствием Ага-Мохаммед дважды в сутки попирал пятками двух главных своих врагов...

Ворота Шуши распахнулись, из них выбежала горстка людей. Джимшид прищурился против солнца — всмотрелся. Приближённые, самые доверенные лица при дворе Ибрагим-хана, те, что не смогли последовать за бывшим властителем, не успели спрятаться, рискнули остаться на месте и встретить повелителя персов.

Они подкрасили щёки, чтобы не так бросалась в глаза их белизна. Они приседали от страха, они били в ладони и пели песню, приличную этому случаю. Старинную песню с почти плясовым припевом:

«Бешеные» расступились, и телохранители вывели вперёд шаха. Он морщил лицо и кивал головой в такт песне. И тогда персидские беки и сераскеры тоже начали выпевать простые слова:

Жители Шуши произносили одну строчку, персы подхватывали вторую, все хлопали в ладоши и кружились, подпрыгивая...

Ага-Мохаммед остановил жеребца, ступил со стремени на спину подбежавшего телохранителя, с неё ему помогли спуститься на землю.

Все замерли в испуге, ожидая распоряжений, но шах дважды медленно хлопнул в ладоши, и песню запели снова...

Сам страшный, свирепый «дракон» тоже выговаривал негромко слова, хлопал ладонями, кружился, подпрыгивал так, что развивались полы вышитого халата. Он мял узкие губы, пробовал улыбаться и был совершенно счастлив. Он — Ахта-хан, евнух, старый, низенький, сморщенный человек, сумел распечатать величавую девственницу. Он благодарил Аллаха, что тот дал ему достаточно сил и терпения дожить до этого дня.

Шах остановился, и все смолкли разом. Его снова подсадили в седло, и персы двинулись дальше в город. Джимшид смотрел в спину Ага-Мохаммеду, и ему казалось, он понимает, о чём думает сейчас «дракон», снова ставший свирепым страшилищем. «Ахта-хан» размышлял — как же он заставит себя запомнить непокорных жителей Карабаха.

Подъехав к дворцу, шах быстро прошёл в покои. Мелика вместе с другими пленными втащили во двор и швырнули к забору. Оттуда Джимшид следил, как творил быстрый суд очередной «Лев Ирана».

Ага-Мохаммед сидел у окна, завешенного высочайшей занавесью — серапердой ^[7]. Он видел всех, его же — никто. «Бешеные» приводили жителей Шуши, чьи имена, к несчастью владельцев, застряли в мозгу Ахта-хана.

— Здесь ли такой-то? — опрашивал собравшихся писклявый голос, доносившийся из-за складок материи.

— Бяли теседиггин олум! — отвечал шаху несчастный. — Точно так, да буду я твоей жертвой!

— Будешь, — равнодушно подтверждало скрытое от мира страшилище.

Шесть человек посадили на кол в этот же день. Несчастные корчились на тонких металлических прутьях, а палачи стояли вокруг, держа в руках топоры, и подбивали обухами с торца, если им казалось, что казнь замедляется.

— Всё, уже ничего не видно! — объявило чудовище, когда солнце начало скатываться за вершины западного хребта. — Завтра с рассветом мы начнём достраивать площадь вашего города. Мы сложим две пирамиды из ваших голов, и я думаю, что они встанут вровень с минаретами вашей мечети...

Холодно было этой ночью на воздухе. Джимшид прижался спиной к такому же, как он, пленнику и пытался успокоить себя простыми картинками. Семья уже, наверное, забралась высоко в горы. Женщины — жена и дочери — собирают хворост для небольшого костра, мужчины разделывают добычу, козу или серну, что там удалось подстрелить за пару часов охоты. Ростом тоже, наверное, работает своим острым ножом с рукояткой из оленьего рога. Джимшид сам подарил его мальчику, когда тому исполнилось десять...

Да и ему будет лучше почувствовать один короткий момент шеей остриё боевого оружия, чем вопить от боли и ужаса, нанизываясь туловищем на железную ржавую палку...