Я всё же сорвал топор со стены. Отпихнул цепляющегося за мои колени Бранда, мельком заметил перепуганное лицо отца Мартина. Кто-то из челядинцев пытался удержать меня, вырвать оружие.
Я ревел и так размахивал топором, что они поспешили отскочить. Залаяла какая-то собака. Я же ни на что не обращал внимания, спотыкаясь и расталкивая пытавшихся меня удержать, кинулся туда, где на верхнюю галерею вела лестница. Падал на ней, цеплялся за перила.
Наверху я вихрем пронёсся по галерее к той самой двери, толкнул её и навалился всем телом. Дверь была заперта изнутри.
— Эдгар! Открывай, нормандский пёс! Открывай, или я вышибу дверь и размажу топором твою проклятую стриженую голову.
Я с размаху всадил лезвие топора в доски и ощутил, как задрожало древко в моих руках и удар отозвался до плеч.
— Открывай, подлый соблазнитель саксонских невест!
На меня навалились сзади, кричали. Я расшвыривал их, как вепрь разбрасывает собак на охоте. Вновь и вновь вонзал топор в доски двери. Краем глаза увидел появившегося на галерее Альрика, на ходу накидывавшего тунику. Снизу по лестнице огромной тушей поднимался Бранд. Но мне было не до них. Я вновь ударил. Лезвие вошло в доски, полетели щепы. Я не успел его вырвать, когда Альрик сзади набросился на меня. И Утрэд откуда-то появился, повис на плечах.
И в этот миг дверь распахнулась. Я увидел Эдгара, раздетого по пояс и с мечом в руках.
— Какого дьявола, Хорса!
— Какого дьявола? Да отпустите меня! Я должен размозжить голову этому паскуднику, соблазнившего принадлежащую мне девицу.
Меня по-прежнему держали, но настала тишина. Я слышал клёкот в собственной груди. Глядел на Эдгара и, обладай мой взгляд смертоносной силой, от него не осталось бы и тени. Как же я его ненавидел! Ненавидел эти узкие синие глаза, эту прядь волос на лбу, этот надменный подбородок. Я видел мускулы его груди, рук и испытывал почти волчье желание впиться в них зубами, загрызть его.
— Проклятье! Отпустите меня. Дайте нам скрестить оружие, мне и этому норманнскому лизоблюду.
Я всё же вырвался. Эдгар крепче сжал меч, но с места не сошёл. И я не напал на него. Ибо в этот момент увидел Гиту. Она сидела на ложе за его спиной, испуганная, с разметавшимися волосами, прижимая к груди меховое одеяло.
— Видите? — я всем указал на неё. — Эта девица обещалась мне. Она сама сказала, что если бы в Тауэр-Вейк был священник, то он бы обвенчал нас.
А этот пёс выкупил права на неё и теперь обесчестил. И я убью его.
Я перехватил поудобнее древко секиры. Даже зубами скрипел от злости.
— Леди Гита дала тебе слово? — тихо, но с яростью спросил Эдгар.
— Нет! — вдруг вскрикнула Гита. — Это был лишь миг, чтобы избавиться от Ансельма. Нет, нет, нет!
И она зарыдала, упав на постель и накрывшись одеялом.
Эдгар вышел и закрыл за собой дверь.
— Ты хочешь биться за неё, Хорса? Изволь. Но только тогда, когда ты не будешь пьян. И когда объяснишь, на каком основании предъявляешь права на Гиту Вейк.
На нас смотрели и молчали. Я разозлился.
— Да, уж ты-то, конечно, считаешь, что имеешь на неё право. Ха! Опекун, который тут же увлёк свою подопечную на ложе разврата. Мало тебе, что обручён с Бэртрадой Нормандской, ты возжелал ещё и потешить плоть с внучкой самого Хэрварда. Ты её обесславил, пёс! Нидеринг!
Несмотря на ночь, вокруг нас уже собралось немало людей. Кто-то спрашивал, что случилось, кто-то уже понял. Но едва я произнёс это старое саксонское проклятие, вмиг все смолкли.
Я видел, как заходили желваки на щеках Эдгара. Но он сдержался.
— Никогда, даже на исповеди, я не сознаюсь, что удержало сейчас мою руку от того, чтобы поразить тебя, Хорса. Это дело прошлое. Эту связь между нами я проклинаю, но вынужден терпеть. А что до твоих прав на Гиту... Только её слово решит, кого из нас она изберёт. И как ты... как все вы поняли, она уже сделала свой выбор. Я не неволил её. По собственному желанию и по доброй воле она отдала предпочтение мне, а не тебе, Хорса из Фелинга.
— Я бы не бесславил её, — прохрипел я, униженный его словами о выборе самой Гиты. — Я бы сделал её своей хозяйкой.
— Да, в доме, где уже есть три хозяйки. «Датские жёны» — не так ли? Хотела ли леди Гита жить среди них?
— «Датская жена» — это наш старинный уважаемый обычай в Дэнло. Никто не вправе попрекнуть мужчину тем, что он берёт в дом женщину по старому закону отцов. А с леди Гитой я был готов даже обвенчаться. Однако теперь... Теперь мне не нужна обесчещенная тобой девка.
Я даже плюнул в сторону закрытой двери. Сейчас я ненавидел эту распутницу. Ненавидел за предпочтение, оказанное Эдгару, а не мне. И уж я-то постараюсь, чтобы о её бесчестье стало известно по всему Норфолку.
С силой вогнав секиру в дверь в каком-нибудь дюйме от головы шерифа, я повернулся и пошёл прочь, расталкивая собравшихся. Внизу я велел подать эля и поднял чашу за худую славу последней из рода великого Хэрварда.
Стоя у перил галереи, Эдгар наблюдал за тем, как я пью.
— Ты упомянул старый закон, Хорса. Что ж, пусть я и обручён с нормандкой, но отныне леди Гита станет моей женой по старому датскому закону. И пусть никто не смеет упрекнуть меня, что я оказывал непочтение той, которую избрал по велению сердца. Все слышали, что я сказал!
Он повернулся и вошёл в покой. К ней. Хлопнул дверью.
Люди вокруг переговаривались. Постепенно стали расходиться. Старый закон о «датской жене» — они это сразу восприняли. Порой в Дэнло «датские жёны» имели больше власти и почёта, чем венчанные супруги. И я сглупил, сам подсказав Эдгару этот выход. Но всё же нечто сулило мне утешение. Там, за морем, жила другая. Дочь короля. И Эдгар был связан с ней нерушимыми узами.
— Дьяволово семя! — буркнул я, ухмыляясь. — Посмотрим, что на всё это скажет Бэртрада Нормандская.
Глава 5 ОТИЛИЯ
Май 1132 года
В этот день мы, послушницы из обители Святой Хильды, с утра трудились на грядках, пропалывая капусту и высаживая рассаду салата. Поэтому немудрено, что мои сандалии, подол и руки — всё было в земле. И когда мне сообщили о желании настоятельницы видеть меня, я перво-наперво поспешила привести себя в порядок. Аббатиса Бриджит не терпела нерях.
— Вы звали, матушка?
Настоятельница восседала за пюпитром, перебирая какие-то свитки. Она не подняла на меня глаз и ни на миг не прервала своего занятия.