Якорем нам удалось подцепить таран. Тут уж и вовсе стало не до шуток — наши кости трещали от натуги, когда мы, едва не ложась на пол площадки, налегали на ремни. Таран начал крениться, а Цедрик, что стоял у парапета и глядел вниз, закричал, что один из воинов Ансельма пытается перерубить канат, удерживающий якорь. Но так просто это не сделать — канат-то толщиной в руку. И всё же... Ну ещё! Навались!
И мы сделали это. Мы опрокинули таран. Люди Ансельма попадали в воду, кинулись назад. При свете дня они были как на ладони, и мы стреляли в них, разили, ликовали.
В тот день у всех было приподнятое настроение. Гита лично поднесла каждому чарку эля. Интересно, отдыхает ли когда-нибудь эта девушка? Ибо если она не сидела над ранеными, то готовила пищу или молилась. Такая красивая, хрупкая и, вместе с тем, столь мужественная. Воистину эта женщина достойна стать супругой такого воина, как я. Но одно меня озадачивало: чем яснее я давал ей понять, какие у меня насчёт неё планы, тем более она меня сторонилась. Ну да ладно уж. Мы все заперты в Тауэр-Вейк, и она, рано или поздно, поймёт, что от своей судьбы никуда не деться.
* * *
Но на следующий день все изменилось, как я и предположить не мог.
С утра мы узнали, что люди Ансельма готовят новые осадные орудия. Сколько ещё штурмов мы выдержим? Тем более многие считали ошибкой то, что послушали меня и запёрлись в башне. В фэнах, говорили они, у нас по крайней мере была бы свобода манёвра.
Чтобы не дать людям окончательно потерять веру в мои полководческие способности, я собрал саксов и произнёс пламенную речь о святости нашей борьбы. Каждый должен помнить, что мы не просто бунтовщики — наше дело правое, вдобавок мы вступились за беззащитную женщину. И если удача от нас отвернётся, не следует страшиться смерти — коль и придётся покинуть земную юдоль, то мы прихватим с собой немало проклятых норманнов и нас воспоют в песнях, как великого Хэрварда!
Мало-помалу мне всё же удалось поднять боевой дух. Был у меня этот дар. И я с наслаждением видел, как вспыхивают ненавистью глаза людей, как они потрясают оружием и напрягают мышцы.
Окрик Цедрика не сразу и привлёк их. Надо заметить, что старый рив не слушал мою речь, так как нёс дозор на башне. А тут он спустился, кричит что-то, хватает то одного, то другого за плечи, что-то втолковывает. Наконец он привлёк внимание Гиты, Альрика, те поспешили куда-то, а люди уже улыбались, передавая друг другу известие. И я понял, в чём дело. Один из моих людей пояснил возбуждённо:
— Войско! Целое войско появилось из фонов, переполошив людей Ансельма.
— Это саксы?
— Нет, не похоже.
— Неужто Утрэд привёл людей из Нориджа?
Мы все поспешили к бойницам.
На берегу озера и впрямь царило необычное оживление. Было видно, что люди Ансельма похватали оружие, но в бой вроде не рвутся. Ещё бы, их окружила целая рать закованных в броню воинов, пеших и конных, и на их копьях развевались флажки с каким-то изображением. Я знал об этих нормандских штучках с эмблемами, но мне они ни о чём не говорили. Однако вскоре я понял, кто привёл людей. Узнал всадника в светлом плаще, который выделился из толпы, остановив лошадь перед Ансельмом. Шериф Эдгар. Я тихо выругался.
А вокруг уже радостно кричали:
— Это Армстронг! Наш герефа вернулся!
— Теперь-то он наведёт порядок!
— Смотрите, и Утрэд с ним. Едет сюда, улыбается. Ха! Как часто можно увидеть улыбающимся Утрэда? Значит, всё в порядке.
Кто-то даже замахал в окно:
— Эой! Утрэд, сюда!
Солдат уже подъехал к башне, кричал, что мы можем выходить. Но я не хотел так просто позволить этому Армстронгу забрать у меня победу и, когда люди кинулись вниз, опередил их, загородив проход.
— Вы все наивные глупцы! Неужели вы забыли, что наш шериф прежде всего человек Генриха Боклерка. А вы мятежники. Так неужели вам будет радостнее, если вас в цепи закуёт этот распрекрасный Эдгар, а не Ансельм из Бери-Сент?
Они замялись, но тут вперёд пробрался Цедрик.
— Побойтесь Бога, господин Хорса! С Эдгаром мой сын, а уж он не стал бы завлекать нас в ловушку.
— Да одурачен он, как и все вы. Этот Армстронг — хитрая лиса. Вы не знаете его, как я.
Но меня уже не желали слушать, рвались наружу, кто-то начал растаскивать завал под воротами. Я разозлился. Как они смеют не подчиняться мне? Даже выхватил секиру.
— Клянусь всеми духами этих мест, что зарублю любого, кто попытается открыть башню, пока не разберёмся во всём!
Остановила ли их моя угроза, или сами решили узнать, что их ждёт, но люди отступили. Цедрик даже поднялся к бойнице, стал переговариваться с сыном. Я слышал каждое их слово, и что-то сникло в моей душе.
Хитрец Армстронг действовал наверняка. Едва он узнал о восстании, как поспешил к королю и представил всё дело так, что Ансельм превратился в виновника мятежа, доведшего людей до крайности своими притеснениями. Шериф привёл доказательства, и король дал ему полномочия уладить тяжбу на законном основании. Для этого Эдгар выкупил у Генриха опекунские права на несовершеннолетнюю девицу Гиту Вейк.
Проклятье! Этот пёс способен кому угодно заткнуть глотку своим золотом. И теперь он здесь — с правами на Гиту и её земли. Ансельм же отныне выглядит едва ли не разбойником, посягнувшим на чужую собственность и пролившим кровь.
Ничего не скажешь, дальнейшее наше сопротивление выглядело бы глупостью. Люди радовались, что мерзавец-аббат будет наказан, а их госпожа получила могущественного покровителя в лице эрла Эдгара.
Но я-то? Выходит, меня уже не считают достойным защищать внучку Хэрварда? Да если бы не я, ещё неизвестно, что бы с ней случилось.
Но тут я увидел саму леди Гиту. Впервые за эти дни она улыбалась. Она не замечала ни меня, ни моего взгляда, а в её глазах светилось нетерпение. Она торопила своих людей и сама рвалась прочь из башни... Скажу только, что я следовал за ней, пока она направлялась туда, где по насыпи уже приближался её новый опекун.
У подножия башни шериф сдержал коня, соскочил с него — и прямо к ней. У меня мелькнула мысль, что он вот так прямо и заключит её в объятия. Она же глядела на него во все глаза. Чёртова девка! От меня все уклонялась, а с этим... Они стояли так близко, близко. Холодный солнечный ветер развевал её волосы, а Эдгар в шлеме поверх койфа
[56], смуглый, как сарацин, только глаза синие, как небо в зимний день. И меня они не замечали, хотя моя тень падала на них.
— Ну вот нам и довелось снова свидеться, Гита, — сказал Эдгар.
Снова?
Она улыбалась. И как улыбалась! Просто сияла.
— Вы спасли меня, спасли всех нас!
Кровь Водана! Они говорили так, словно были давно знакомы.