Внезапно ему под руку попался увесистый кусок металла. Он наткнулся на злосчастную брошь д’Аяллы. И тогда, не очень понимая, что делает, Питер схватил со стола нож, и разогнул толстые золотые лапки, державшие небольшой рубин чистой воды.
— Возьми, — протянул он Лилит.
Та по-обезьяньи схватила сверкнувший камень, казавшийся капелькой застывшей крови. Поднесла его к глазам, внимательно изучая...
— Ты чего, братец?! — уставилась красотка на Питера. — Да он стоит столько, сколько мне за полгода не заработать!
— Бери-бери, — махнул рукой Блейк. — За такое не жалко...
Польщённая девица улыбнулась:
— Если на то пошло, ты тоже был неплох. Редко, когда клиент думает о том, что чувствует девчонка, — ты не из таких... Ну ладно, дружок! — она спрятала камень поглубже за пазуху. — Имей в виду, я тебе должна. Так что, как вернёшься, можешь заходить в любое время! — Игриво чмокнув его в щёку, она выбежала из комнаты.
Собравшиеся внизу примолкли. Дверь распахнулась, и на галерею, опоясывавшую весь второй этаж, вылетела Лилит, торопливо застёгивая корсаж. Скатившись чуть ли не кубарем по деревянной лестнице, она покинула таверну под восхищенные возгласы.
Некоторое время на первом этаже стояла тишина, которой стены таверны не слышали со времён своей постройки. А когда в дверном проёме своей комнаты показался Питер, на него, снизу вверх, ринулся целый шквал восторгов.
Хозяйка таверны велела всем подать выпивку за счёт заведения. Питер скромно улыбнулся своим «почитателям», дивясь в душе экзотичности местных обычаев. Оказывается, на острове Тортуга, чтобы стать популярным, мало быть пиратом. Надо ещё дать женщине прикурить. Причём во всех смыслах.
Потом с какой-то стати они стали обсуждать всякое колдовство. И хитро подмигивающая Кэтрин (он всё порывался спросить: сама ли она прислала Лилит или кто надоумил?) указала на снующую туда-сюда чернокожую служанку — упитанную тётку не первой молодости в цветастом платье и тюрбане. Как сказала хозяйка весёлой таверны, тётка эта может провидеть будущее в облаках, огне, дыме и даже в ветвях и листве деревьев на фоне неба.
— Эту магию Бог дал только чёрным людям, — пояснила она. — Уж почему, не знаю, но белый человек этому не научится.
Питер принял её слова к сведению, но лишних вопросов задавать не стал. Он задумчиво опустил руку за кисетом — и наткнулся на злосчастную побрякушку, так выручившую его недавно. Зачем-то он вытащил украшение и принялся рассматривать его.
Все рубины были одинаковы по размеру, цвету и огранке, за исключением центрального — крупного, как голубиное яйцо, отдалённо напоминавшего тускло светящееся багровое око. Вдруг странная мысль посетила Питера: что при помощи этого «ока» чёртов Альфредо сможет увидеть и его самого, и всё, что его окружает. Глупо, конечно... Тот ведь не колдун, а всего лишь такой же моряк, как и он сам.
— Ух ты... Дай-ка взглянуть! — над ним навис Жан по прозвищу Шармэль, бывший ученик ювелира, едва спасшийся от разрывания лошадьми за подделку денег и нашедший себя во флибустьерском деле.
Питер спокойно отдал побрякушку. Как он уже знал, на Тортуге воров не водилось, ибо за кражу у своих чаще всего убивали на месте, а чужих тут не было.
Француз поднёс рубины ближе к пламени свечи. Присмотревшись, Питер разглядел в самом центре крошечное пятнышко более густого и тёмного окраса, подобно сердцу, наполняющему тело камня жизнью и заставляющему его пылать внутренним огнём. На обратной стороне броши-фибулы был старый полустёршийся рисунок — нечто вроде множества черепов с глазами из мелких рубинов, выглядывавших из круглых окошек, как из иллюминаторов. По ободу шла цепочка странных, неестественно изломанных узоров, производивших почти зловещее впечатление. Среди них скалились морды чудовищ, и мастеру удалось придать им гротескное выражение злобной ярости и ожидания.
— Откуда у тебя эта вещь? — осведомился Шармэль.
— Трофей, — бросил Питер. Вспоминать историю ссоры с д’Аяллой не хотелось, тем более она уже принадлежала прошлой жизни. — Дрался на дуэли с одним моряком. Ещё в Англии. Ну, тот её и потерял. С твоим земляком дрался, между прочим — из Наварры.
Шармэль покачал головой, буркнув под нос что-то вроде, мол, всякие черномазые горцы ему, честному нормандцу, никакие не земляки...
— А ты знаешь, приятель, — вещица-то не простая, — со значением протянул француз, закончив осмотр. — Эта штука может дорого стоить, даже не считая того, что камешки на ней знатные да и золотишка немало. — И пояснил: — Это украшение из какого-то древнего индейского царства: из Мексики, а может, из Перу. Их иногда находят в этих краях. Когда-то их было много, но испанцы, захватив здешние земли, почти всё переплавили и перечеканили в монету... Откуда бы такая штука могла быть у моряка? Хотя... — Шармэль поскрёб затылок. — Помню в детстве дед рассказывал, что как раз лет полтораста назад Жан Флери раздербанил пару каравелл, на которых Кортес отправлял в Кадис золотишко, которое вытряхнул из краснокожего царя Монтесумы. Само собой, кучу побрякушек отгрузили в королевскую казну, и они, может, и до сих пор лежат в подвалах Лувра. Но, наверное, ребята и себя не обидели — может, с тех пор в семье и хранилось? Другое дело, — размышлял вслух француз, — зачем христианину на себе таскать языческие украшения? Ведь наверняка тут всякие здешние черти нарисованы? Хотя кто его разберёт!
Вернув украшение слегка озадаченному Питеру, Шармэль вновь принялся активно общаться с грогом.
Быстро темнело, народ постепенно расходился.
— Ты ведь нездешний, и тебе некуда идти на ночь глядя, — сказала Кэтрин. — Оставайся до утра.
Питер ещё выпил, потом дважды выходил подышать свежим воздухом и посетить «место для обязательного облегчения» — тут в отличие от иных дворцов и столиц таковое имелось, и посетителям не надо было мочиться на стены или прятаться в кустах. Видно, сказывалась матросская привычка даже на самом паршивом судёнышке иметь гальюн.
Возвращаясь, он чуть не столкнулся с уносящей посуду чёрной служанкой, и та еле удержала поднос.
Она в ужасе отшатнулась, закатив глаза, как будто увидела привидение. Питер машинально ощупал лоб, щёки, подбородок...
— Что... что такое? — пролепетала негритянка, запинаясь и дрожа от страха.
— Ничего, — пожал Блейк плечами. — А ты что подумала?
— Что у вас, масса, перерезано горло! — Она понизила голос до шёпота. — Инобаллу на миг показалось, что я вижу смерть у вас за плечами, а вы — это не вы, а ваш призрак.
— Ты, видать, рому перебрала, старая... — нервно усмехнулся Питер.
— Ты думаешь, что старая чёрная женщина — просто дура? — тихо рассмеялась Инобаллу. — Зря так думаешь, белый воин. Инобаллу родилась в Лбомее, столице великого королевства Дагомеи. Выросла в доме знатного человека. Мой отец был большой человек — генерал по-вашему! Моя мать — дочь жрицы-прорицательницы великой Монгалы, которую сам Иисус поставил присматривать за землёй чёрных людей! (Питер слегка оторопел от подобного вероучения). Я стала девой-воительницей, какие охраняли божественного обба — по-вашему, короля.