— Я уже сказал тебе, что должен подумать, — повторил дворянин.
— Да, милорд. По крайней мере меня утешает уже то, что вы не ответили отказом.
И, очень довольный состоявшимся разговором, Хьюго поторопился скрыться.
ГЛАВА 9
Направляясь в комнаты, занимаемые в Элтоне Ричардом, Рэндалл думал не только о встрече с Памелой, но и о предстоящем выступлении. Рядом с ним шли сэр Ральф и королевский камердинер.
— Король распорядился предоставить вам комнату на верхнем этаже этого замечательного дворца, — говорил камердинер. — А после ужина вы будете выступать.
— Скажи, а прибудет ли на выступление возлюбленная сэра Филиппа Монтгомери — леди Памела? — понизив голос, спросил Рэндалл.
— О, конечно, — ответил тот. — Вы можете быть уверены в этом.
В этот момент из-за поворота появился король в окружении своих приближённых, среди которых Рэндалл узнал Генри Ланкастера и толстяка Плата. Генри приветливо улыбнулся ему, на лице Плата отразилась безграничная тоска.
— Вы всё-таки закончили свою поэму? — осведомился Ричард, протягивая Рэндаллу руку для поцелуя.
— И ныне буду впервые читать её для своего господина, короля Англии, — ответил с поклоном Рэндалл.
— Сэры, перед вами — мой придворный поэт! — весело вскричал Ричард. — Итак, Рэндалл, я с удовольствием послушаю вечером ваши удивительные стихи. — И король продолжил прогулку.
Джозеф Плат, оставив толпу придворных, подбежал к Рэндаллу.
— Его величество покорён вами, — молвил толстяк. — Вы сегодня впервые будете выступать перед ним. Позвольте, я покажу вам зал, где лучшие поэты его двора читают стихи!
Рэндалл согласно кивнул. Ральф в сопровождении камердинера отправился в отведённые ему апартаменты, а поэт последовал за Платом. Зал, в который его привёл толстяк, имел две двери — одна предназначалась для гостей, вторая вела на балкон.
— Отсюда вы тоже читаете стихи? — спросил Рэндалл, поднявшись на балкон.
— Да, — засмеялся Плат. — Когда вы окажетесь здесь, постарайтесь не запутаться в словах. Ха-ха!
— Вам, уверен, это не грозит. Ведь чтобы запутаться в словах, надо их иметь, не так ли? — парировал Рэндалл.
— О, я забыл: вы всегда найдёте, чем повергнуть противника! Простите меня, — проговорил Плат.
— Я вас прощаю, — с достоинством отозвался Рэндалл и, облокотившись о перила балюстрады, окинул взглядом зал.
Встав рядом, Плат пообещал:
— Я тоже приду послушать вашу поэму, Рэндалл. Признаюсь, я завидую вам. Вы очень похожи на короля Эдуарда, и я не понимаю, как такое сходство возможно, ведь вы — простой поэт.
Резко обернувшись, Рэндалл холодно взглянул на Плата:
— А может быть, я его сын? Много ли вам известно о короле Эдуарде и его связях?
— Вы острослов, но сейчас переходите все границы, — пробормотал Плат смущённо.
— Вы говорите, что мне завидуете. Вас прельщает моя внешность, мой талант, моё острословие? — осведомился Рэндалл.
— Просто, наверное, в душе я тоже ваш поклонник, — признался толстяк и весело хлопнул его по плечу.
По окончании ужина, вечером, когда за окнами уже висел сумрак, а снег холодно сиял возле стен дворца, озарённый факелами, король и его свита направились в зал, который днем Джозеф Плат показывал Рэндаллу.
В богато расшитом облегающем котарди Рэндалл вышел на балюстраду и отвесил поклон. Перед трапезой он успел не только переодеться, но и составить послание для леди Памелы, которое сэр Ральф обязался тайно передать её служанке.
В этом послании Рэндалл объяснялся ей в любви и умолял, если она не равнодушна к нему, прийти в зал этой ночью, когда все во дворце улягутся спать.
Стоя на балюстраде и наблюдая, как гости рассаживаются, он заметил леди Памелу в синем платье и плаще, скреплённом под горлом алмазной застёжкой. Её превосходные волосы падали вдоль спины густой волной. Поймав взгляд зелёных очей, устремлённых на него, Рэндалл поклонился Памеле.
Усевшись в резное кресло на каменном возвышении, Ричард не скрывал нетерпения, предвкушая яркое выступление своего поэта.
ГЛАВА 10
По знаку короля присутствующие умолкли и приготовились слушать Рэндалла.
Заметно волнуясь, Рэндалл начал читать свою поэму. Его голос, интонации и жесты передавали как нельзя лучше, о чём шла в ней речь. Многие сразу оценили её веселую направленность и яркие сравнения. Каждая из глав рассказывала о представителе одного из сословий — торговце, крестьянине, рыцаре, студенте, включая монахов, и довольно жестоко и бесцеремонно высмеивала их пороки.
Слушатели затаили дыхание, время от времени взрываясь хохотом. Когда же он спустя пару часов закончил, зал разразился бурными аплодисментами.
Ричард II велел поэту приблизиться.
Спустившись в зал, Рэндалл подошел к возвышению, на котором стояло кресло короля, и склонился в поклоне.
— Нынче ты затмил самого Джозефа Плата, — проговорил Ричард приветливо.
— О, его огорчат ваши слова, — сказал Рэндалл.
— Знай же впредь, что каждое твоё стихотворение мы будем слушать с удовольствием. А вы что думаете, милорд Ральф? Ведь вы тоже сочиняете стихи и песни.
Воспользовавшись тем, что Ричард обратился к Ральфу, Рэндалл осторожно повернул голову и встретился взглядом с леди Памелой. Она нежно улыбнулась ему.
— Мой жонглёр затмил меня своим блеском, — засмеялся Ральф.
Король двинулся к дверям зала, гости не преминули последовать за ним, восторгаясь новым придворным поэтом.
Сэр Ральф де Монфор, выполняя просьбу друга, отыскал в коридоре Тесу.
— Ты служанка Памелы Гисборн? — осведомился он у статной красивой девушки.
— Да, милорд, — недоумевая, ответила та.
— Передай ей послание от моего друга, — и сэр Ральф вложил в её руку записку. Бросив взгляд на дверь, де Монфор увидел появившегося Филиппа Монтгомери и поспешно отступил от Тесы. Он вернулся в зал, где его ждал Рэндалл.
— Я передал твоё послание, — сказал сэр Ральф, опускаясь возле Рэндалла на скамейку.
— О, только бы Памела согласилась прийти! Я люблю ее, Ральф! Я не представлял ранее, что можно так любить. Мысли о Монтгомери не останавливают меня. Я знаю, что он жесток с врагами, но я решил бороться за Памелу!
К ним неторопливо подошёл Плат.
— Король был в восторге, — проговорил он. — И ты мне нравишься, Рэндалл.
— Я польщён, — ответил Рэндалл. — Ты считаешься великим придворным поэтом, и если я удостоился твоей похвалы, такое не может не льстить.