— Прошу прощения, что доставляю беспокойство вашим высокопревосходительствам, — проговорил он, низко поклонившись. — Хочу сообщить, что мы готовы к отплытию и к началу опытов. Готовы ли вы?
— Всецело в вашем распоряжении, досточтимый синьор Галилео! — ответил Лунардо за всех и широко улыбнулся учёному.
Глава 36
Венецианская Далмация. Спалато. Несколько дней спустя
Младен, что работал у купца Мендереса, по просьбе Йована дал им ключи от маленького каменного амбара, прилепившегося к руинам диоклетиановой стены внутри города. Амбар состоял из трёх небольших комнат, узких и длинных, заставленных пустыми корзинами и коробами, с деревянным полом, обсыпанным соломой по углам, и деревянными стеллажами для хранения товара. Джироламо припрятал в нём несколько факелов, два огнива, несколько бутылей вина и воды и небольшой окорок, подвешенный на крюке к потолку.
В один из дней Джироламо решил повнимательнее обследовать помещения. Сначала он обошёл все три комнаты, исследовал стену — может быть, здесь есть ещё двери. Он полагался не только на то, что видит, но и на поведение факела: чувствовалась откуда-то из глубины этого полуподвала тяга воздуха. Наконец он нашёл источник. В третьей комнате, внизу стены у самого пола, под стеллажом, он обнаружил небольшое отверстие, заколоченное досками. Данило, слуга Йована, держал факел, а Джироламо отодрал доски, открыв маленький лаз. Забравшись внутрь, Джироламо посветил — он стоял на каменной ступени, ведущей куда-то вниз. Это был, судя по всему, один из ходов в знаменитые подвалы древнего императорского дворца, занимавшие, как рассказывали, всю площадь внутри городских стен, огромные пространства, не изученные и не исследованные никем. Джироламо выбрался обратно в амбар, обрадованный этой находке, так как теперь у них была возможность скрыться в случае опасности. Они заделали и прикрыли лаз, замаскировав его пустыми корзинами и соломой.
По договорённости с Младеном они могли использовать амбар как тайник на случай каких-то непредвиденных обстоятельств. Вскоре такие обстоятельства возникли.
Между тем радость и облегчение от тревог, наконец, вернулись к Елене. Она то и дело тискала и обнимала Илью, гладила его по голове. Он терпеливо, нехотя позволял ей ласки. И всё-таки он очень изменился. Он стал сдержан и молчалив. Почти как взрослый мужчина. Она пыталась несколько раз заговорить с ним о монастыре, о людях, которые его приютили. Он отвечал односложно и очень неохотно. Однажды разговор зашёл о вере. Увидев на её груди крест, Илья успокоился. Она стала расспрашивать его, верит ли он по-прежнему в Магомета? Он сказал, что настоятель монастыря объяснил ему, когда он долго не хотел принимать нового Бога, что Бог един и тут, где они теперь живут, без него жить нельзя. Там, откуда его привезли, верили в неправильного бога. Елена поняла, что её мальчику отказ от Аллаха и крещение дались очень нелегко.
Елена сказала сыну, что они скоро уплывут отсюда в другой далёкий город. Осман выслушал новость без сожаления, но и без радости. Он терпеливо сносил все и радовался только одному: он вновь обрёл мать.
Через несколько дней он спросил, когда же они отправятся в далёкое путешествие. Елена объяснила, что они ждут корабль, который увезёт в большой и богатый город на воде. Он спрашивал, почему они не могут вернуться, чтобы увидеть отца, братьев и сестёр — принцев и принцесс. Елена, запинаясь, ответила, что им в Турции угрожает гибель и туда лучше им никогда не возвращаться. Сын принял её объяснение спокойно.
Она жила с сыном (она просила найти Хафизу в тот же день, как Джироламо спас её, однако Хафизу они не нашли — служанка покинула дом в тот же день, когда пропала Елена, и не вернулась) во втором этаже дома в добровольном заточении, по просьбе нового венецианца не выходя на улицу. К счастью, позади дома был небольшой палисадник, и они почти всё время дня проводили там.
«Новый венецианец» — так гречанка прозвала Джироламо. Этот молодой человек был смел, обходителен и добр. Она чувствовала, что от него не исходит никакой опасности для неё и сына, и видела, что нравится ему. Елена держалась настороженно. Она бы обходилась с венецианцем более приветливо и дружески, если бы могла поверить, что на этот раз её и в самом деле не используют. Гречанка никак не могла понять, кто он, этот Джироламо? Она не верила ничьим словам и силилась разгадать причины, мотивы поступков венецианца. Тщетно он пытался уверить её, что не имеет никаких намерений, кроме самых дружеских и бескорыстных.
— Мне приказано увезти вас и вашего сына из Спалато в безопасное место, — говорил он. — Здесь вам оставаться опасно.
— Надеюсь, не в Албанию или Сербию?
Он возмутился:
— Я же сказал, мадонна, в безопасное место, туда, где ни вам, ни вашему сыну не будет угрожать опасность. Где нет войны, где никто не будет преследовать вас!
Это совпадало и с желанием Елены, но она не могла поверить, что здесь не кроется какое-либо коварство:
— Зачем? Зачем вы делаете это?
Казалось, он не понимал её вопроса. Он смотрел ей честно в глаза и говорил:
— Как для чего? Чтобы спасти вас и вашего сына, мадонна!
— Спасти? Что это для вас означает?
Он старался говорить неторопливо и убедительно.
— Для меня это означает, что я должен перевезти вас в надёжное место.
— И что же это за место?
Он называл Кандию, Венецию.
— Но чего же мы ждём? Почему не отправляемся туда?
Он объяснял, что они ожидают сообщения от друзей, которые должны позаботиться о безопасном месте и помогут им покинуть город. На её прямой вопрос, кто его хозяин и почему он так заботится о них, Джироламо отвечал, что его хозяин благородный патриций, который хотел бы помочь спасти их. Таким образом, узнать от молодого человека что-либо более определённое она не могла. При этом венецианец неоднократно подчёркивал, что мадонна Елена совершенно свободна и вольна делать всё, что считает нужным. Она может покинуть дом в любой момент, когда пожелает, и отправиться туда, куда хочет. Он не смеет задерживать и стеснять её, однако ему будет крайне печально оттого, что он не сумеет защитить её от опасностей, которые её подстерегают, если она откажется от его защиты.
— Иными словами, если я решу покинуть этот дом и перебраться в какое-нибудь другое место или уехать, вы не будете сопровождать меня?
— Вы поставите меня в затруднительное положение, мадонна.
— Но ваш хозяин приказал вам защищать меня, не так ли?
— Совершенно верно. Но не в качестве вашего личного слуги.
— А в каком?
— В качестве слуги моего хозяина. Иными словами, мадонна, я выполняю его указания. И считаю их разумными и полезными для вас. И я прошу вас согласиться с этим. Но вас никто не удерживает. Если вы пожелаете покинуть этот дом и действовать по своему разумению, я не могу помешать вам сделать это, по крайней мере силой. Я взываю к вашему здравомыслию, мадонна!