Ландскнехт шагает к океану - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Удот cтр.№ 27

Вскоре артели стали вооружаться так, что нередко жители встречных деревень спешили укрыться, полагая, что на них наступает организованный отряд разбойников.

Мир буквально сочился насилием,ровно нерадиво слепленная плотина, что даёт обильную «слезу», и каждая такая «слезинка» может стать роковой, пустив сперва размывающую струйку, затем ручеёк, затем неудержимый поток. Мир распирало от злобы, зависти, нетерпимости, как брошенный на солнцепёке труп начинают разносить дурные газы, продукты разложения. Мир кубарем катился с горки в пучину Войны, но многие ли тогда понимали это? В деревнях вот всеми правдами и неправдами выживали иноверцев, заставляя порой людей бросать нажитое поколениями. И рабочие артели сейчас набираются по религиозному принципу. Первый вопрос, куда бы ты ни пришёл: порог какого храма переступаешь, на каком языке слушаешь проповеди? Драки артельные стали более жёсткими, с увечьями, а то и смертоубийствами. Причём опять же полосуются больше из-за «кто как молится», а не «кому на кого спину гнуть». Голландские прижимистые хитрованы подливали масло в огонь, извлекая доход из религиозной чересполосицы. То иноверцам платят меньше, то, наоборот, ссылаясь на родство душ, напирают на то, что «уж свои-то не станут обдирать бедных хозяев как липку».

Георг начинал бояться, как только перешагивал родной порог. Боялся заболеть, получить увечье, потерять деньги, быть ограбленным или убитым, не найти работу, продешевить при найме. Да мало ли что. Мириады опасностей поджидали за каждым поворотом неоднократно хоженой, такой известной и каждый раз по-новому узнаваемой дороги. Осколки того непонятного древнего страха до сих пор сидят в нём. Дорога сама по себе представляла источник страшного беспокойства, тупой ноющей боли. Нанявшись на работу, Георг на короткое время успокаивался, но почти сразу с тоской начинал отсчитывать дни, когда ему опять придётся ступить на дорогу. И так раз за разом. С деньгами он боялся быть ограбленным или обманутым, без денег дрожал, что, не найдя чем поживиться, его просто убьют. Деваться-то некуда. Надел маленький, земля скверная, подати огромны. Ртов много, помощников нет. Старший сын ушёл на заработки да запропал. Георг всё ж таки надеялся, что нашёл его Иоганн работёнку неплохую, постоянную, а то и охмурил подвернувшуюся мясистую вдовушку да живёт припеваючи, имея каждое утро вдоволь хлеба с маслом. Любой нормальный родитель желает детям лучшей жизни. О том, что Иоганн, скорее всего, догнивает в придорожной топи с проломленным черепом, Георг даже и не думал. И второй помощник, Рудольф, не оправдал надежд отца — сгорел в одночасье, простыв осенью в поле. Соседи, правда, призрачно намекали, что дело нечисто, не обошлось без порчи, и изъявляли желание помочь разобраться, но Георг не дал хода этому делу. Вернувшись в следующем после смерти сына году из Нидерландов, Георг узнал, что женщину, давно подозреваемую в связи с Сатаной, настигла-таки кара Божья. Причём обошлось без святейшей инквизиции. Всем встречным-поперечным говорили, что в дом колдуньи попала молния, спалив в одночасье. Георгу, как своему, проговорились за кружкой, что роль небесного огня выполнили охапки соломы и вязанки хвороста да пара факелов. Мужики ещё и заставили Георга выставить им пива, уверяя, что мстили и за Рудольфа.

Одну дочь удалось выпихнуть замуж в соседнюю деревню за такого же горемыку-отходника. Концы с концами сводят, а чтобы помочь родителям — об этом никто и не заикается. Опять же свои дети у них пошли.

Другая дочь так и не обрела своей половины. В том мало её вины: парни то в батраках, то в солдатах, там же, на стороне, и девок навострились находить по вкусу. Перезрелая злючка, у которой каждый прошедший день подъедал кусочек надежды как-то обустроиться. А жизнь-то идёт. Невостребованная. Невозворачиваемая. И начала его Грета заявляться в родительский домишко заполночь, навеселе. Многие замужние соседки стали как-то холодно раскланиваться с Георгом, а в глаза их мужей словно масла изрядно плеснули. Того и гляди утром обнаружишь свои ворота в смоле. Вот срамота-то будет.

Одна надежда — трое младшеньких. «Поскрёбыши». Тихие близнята — мальчик и девочка — и неугомонный сорванец годом помладше. Так и стоят русоголовые перед глазами. Сколько бы сейчас им было, если бы...

Подточенная плотина рухнула, и бездушная стихия с рёвом устремилась на взлелеянное и ухоженное трудом поколений... Не в силах сдержать и остановить более процесс разложения, гниющая плоть кадавра с треском разошлась, выпуская болезненный миазм смерти гулять по белу свету.

Война войной, а есть-пить желательно каждый день, посему Георг опять ступил на знакомую дорогу, ведущую вниз ^[84]. Успокаивало, что война идёт где-то на юге, в фамильных доменах императора, которые в одночасье перестали таковыми являться.

Но война, подземным торфяным пожаром упорно пожирая пространство, продвигалась от своей колыбели. Вытесненные из Пфальца голодные оборванцы Мансфельда, делая буквально-таки заячьи прыжки и петли, пытались прорваться на лютеранский север империи, а Тилли ^[85] плотно вцепился им в холку и гнал, не давая огрызнуться или хотя бы дух перевести.

В этой бешеной голодной гонке, теряя сотни отставших, больных и умерших, обе армии вместе с тяготящим снаряжением отшвырнули и те святые принципы, которые якобы заставили их расхватать оружие и загнать Европу в кровавое болото. И когда орды Мансфельда прорвались всё ж таки на столь желанный север, они этого словно и не заметили. Две гигантские волны, вернее, два всепожирающих смерча затеяли причудливую смертельную пляску, подбираясь всё ближе и ближе к родным местам Георга. В своих, на первый взгляд абсолютно бессмысленных метаниях они напрочь игнорировали все границы и нейтралитета, подчиняя свои амбиции лишь принципу животной силы и страха. Что им уютный опрятный домишко Георга со всеми его обитателями? Получасовая забава для горстки негодяев. Деревушка Георга? Дневная лёжка разбитой роты: жадно вобрать чужие жизни, чтобы продлить свои. Что им эта страна? Всего лишь операционная база. Главная стратегическая задача — опустошение. Не оставить противнику ни куска хлеба для пропитания, ни жилья для ночлега и обогрева, ни человека, у которого можно вымучить потаённый припас, которым можно усилить свои ряды.

Георг, как назло, застрял в тот раз в Нидерландах. Фермеры, понимая, что в данных обстоятельствах дармовщине приходит конец, всеми правдами и неправдами старались задержать пришлых работников, то суля златые горы, то пугая адовыми муками по возвращении в родные края, то попросту не отдавая заработанного. Назойливым мушиным роем закружили вербовщики, предлагая вступить в единственную армию, где платят по часам ^[86].

Сердце Георга болезненно сжималось от страха, от тревожных весточек с родины. Дорога стала страшно-враждебной, как никогда ранее, ибо заканчивалась рукотворным адским жерлом. Но он муж и отец. Поэтому, как бы ни трусил, едва последняя монетка аккуратно заложена в кошелёк, кошелёк надёжно укрыт в одежде, дорожная сумка готова, отвальная чаша, да не одна, осушена для храбрости — Георг немедля выступил в путь.