Призванный хранить - читать онлайн книгу. Автор: Николай Буянов cтр.№ 39

— Может, в самом деле отдать его назад? — негромко спросил Антон. — Погостит у Тохтамыша ещё недельку, с монголочками пообщается, плов покушает. Потом папаша выкуп заплатит, и всё будет в порядке...

— Его не выкупят, — нехотя отозвался Заур, осматривая рану на плече. Рана выглядела плохо — даже Антон, мало сведущий в медицине, понял это с первого взгляда. — То есть, конечно, попытаются, но Тохтамыш не согласится. Этот юноша для него — ключ ко всем богатствам Кавказа.

«Ключ к богатствам Кавказа» продолжал что-то вопить, насылать хулу и болезни на головы своих спасителей и бегать взапуски вокруг озера.

«...Проявил непреклонность и скончался от ран и голода...»

Антон с сомнением посмотрел на Баттхара, опять вспомнив о лепёшке и сыре. И приказал себе: о еде не думать!

Я и не думаю, возразил он своему альтер-эго. Вернее, думаю, конечно, но не в контексте насыщения организма. Что-то иное было связано с этой лепёшкой, что-то... Антон прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Царевича это окончательно вывело из себя, и он завопил:

— Вы что, посрамление своего рода, издеваться вздумали? Спать собрались? Да я вас... Да мой отец, когда узнает...

— А ну цыц! — рявкнул Лоза так, что Баттхар в испуге шарахнулся к стене. Глядя царевичу прямо в глаза, он проговорил по слогам: — Никто не спит. Никто над тобой не издевается. Мы ищем выход.

И мы обязательно найдём его, только веди себя как подобает сыну царя аланов, а не как истеричная девица. Ты меня понял?!

Кажется, это возымело действие. Баттхар пробурчал что-то недовольное и отвернулся, оскорблённо скрестив руки на груди.

Сыр.

Какие ассоциации вызывает у меня сыр? Басня дедушки Крылова о вороне и лисице... Нет, холодно. (Антон сжал ладонями виски.) Ещё? Сыр в мышеловке. Это теплее — по крайней мере это чёртово капище с этими чёртовыми идолами удивительно напоминает мышеловку, мрачноватую, но по-своему изысканную (он взъерошил волосы).

«Тут нет второго выхода — по крайней мере мне о нём ничего не известно...» Холодно. Действительно, для чего здесь второй выход — это ведь не тайное убежище, не звериная нора — это жилище богов. И чья-то таинственная усыпальница — кого-то очень важного, кто после смерти удостоился соседством с верховной языческой богиней Тенгри...

«Ия доверил свою жизнь таким остолопам!» — это он о нас. О Зауре, у которого не было времени позаботиться о своих ранах и который вёл нас, точно слепых котят, по подземным каменным лабиринтам, уберегая от озверевших врагов, — вёл, сжимая верный кончар в левой руке, потому что правая, перебитая монгольской стрелой, висела плетью... О Сандро (теперь ты, прошептал он, лёжа на разостланном плаще, и плащ медленно краснел от крови, теперь ты...) О Торе Лучнике (Тор, похожий на могучий дуб, стоит на пути летящих галопом монгольских всадников, и с завораживающей быстротой кидает очередную стрелу на туго натянутую тетиву...)»

Антон скрипнул зубами. Он не виноват, этот царевич, веско сказал он себе. Царевич и должен быть свиньёй по определению — загляни в любую народную сказку.

Баттхар в ярости швыряет лепёшку в пасть озера. Лепёшка вращается в воде (а с чего бы ей вращаться?!) и тонет — слишком быстро, словно кто-то хватает её, увлекая на глубину...

— Это не стоячая вода! — вырвалось у Антона.

Все воззрились на него с любопытством. Антон вскочил, лёг животом на край водоёма и опустил туда руку. И тут же ощутил, как в ладонь толкнулась ледяная струя. Вода в озере была проточной. Она откуда-то вливалась в озеро и куда-то выливалась. А это означало...

Лоза с ходу подхватил мысль. Он живо присел на корточки, осторожно попробовал температуру и огорчённо сказал:

— Не пойдёт. Мы не знаем, сколько придётся плыть под водой. Замёрзнем или захлебнёмся.

— Ну, может, у нашего спасителя есть жабры, как у рыбы, — с великолепным ироничным простодушием предположил Баттхар, поглядывая на Антона.

Тот опустил глаза — возразить было нечего. Только вспомнил, что пару лет назад (не по этому, а тому летосчислению) знакомые ребята-спелеологи пригласили его в поход по Крымским пещерам. Он отказался: сессия на носу, зачёт по праву... Похоже, отказался зря.

— Попробуем, — коротко сказал Заур и принялся стаскивать с себя одежду.

— У тебя рука ранена, — дёрнулся Лоза.

— Знаю. — Заур помолчал. — Но другого выхода всё равно нет. Надо только вытащить стрелу. Дай-ка свой нож. И запали факел.

Запалили сразу три факела, сложив их в кучу, — это были последние оставшиеся. Теперь, уйди они из пещеры снова во тьму — дорогу пришлось бы искать ощупью. Но никто не пожалел об этом. Они отдали бы и большее.

— Накали лезвие, — спокойно сказал Заур. — И приготовь чистую тряпицу.

Лоза кивнул, побледнев. Он знал, что сейчас будет происходить. Однажды его самого ужалила вражеская стрела — она попала в бедро, уже на излёте. Рядом с ним тогда не было Заура — другой воин, уже в летах, придавил мальчишку коленом к земле, чтобы не дёрнулся, взял кинжал и сказал: сейчас буду вынимать. Это больно, так что терпи...

Конечно, Лоза не вытерпел — тихое поскуливание само вырвалось из горла, помимо воли. ...А потом совсем не героически заорал, когда наконечник вылез из тела. Он ждал, что воин, вынимавший стрелу, посмеётся, но тот посмотрел с уважением и сказал: «А неплохо...»

Заур вытащил обломок из своего плеча, как вынимают занозу — спокойно, даже равнодушно, не изменившись в лице. Ну разве что слегка побледнев. Дальше рану следовало прижечь. Заур взял накалённый на огне нож и сказал:

— Вы бы приглядели за царевичем. Не то ещё увидит кровь — и в обморок...

...День был солнечный, но не жаркий: исход лета, ласковый август в маленьком провинциальном городке Старохолмске. Как легко догадаться, городок был обязан своим названием холмам, на которых когда-то был возведён, а самый высокий из них, в свою очередь, носил имя Крепостной, потому что когда-то, ещё в допетровские времена, на нём стояла крепость, как раз на перекрёстке торговых путей. В крепости помещался гарнизон — проезжим купцам за соответствующую мзду предоставлялся проводник и охрана от злодеев (ибо путей-дорог в окрестностях было пруд пруди, и все небезопасные). Тем городок и жил, и жил неплохо.

Без малого четыре века минуло, не счесть, сколько больших и малых войн пронеслось над деревянными, а потом — над каменными стенами и башнями, оставив лишь полузасыпанный ров по границам холма, изрядно разрушенный бастион и ушедший в землю пушечный лафет, который сначала хотели перенести на площадь перед краеведческим музеем, но как ни старались, не смогли сдвинуть с места. Десятилетний Антон, в ту пору своей жизни бредивший археологией, торчал в музее целыми днями, пока не выгоняла грозная усатая вахтёрша.

Музей был доверху набит сокровищами. В специальных ящиках за стеклянными крышками лежали осколки пушечного ядра, форменные пуговицы от стрелецкого кафтана, полуистлевшая казацкая серьга (Емельян Пугачёв, говорят, со своим мятежным войском добирался до этих мест, две недели стоял под стенами крепости, но на штурм так и не решился). Были здесь и более ранние свидетельства непростой и полной опасностей жизни наших далёких предков: несколько сплетённых колец от кольчуги, фрагмент круглого щита, в котором намертво застрял заржавленный наконечник стрелы, позеленевший нательный крестик с обрывком цепочки. Должно быть, рано поседевшая матушка когда-то надела его на шею сыну — уже у ворот дома, провожая на битву с врагом и шепча вслед молитву... В отдельной витрине на пурпурном шёлке покоилась почерневшая от времени сабля с истлевшей рукоятью — совсем некрасивая, похожая больше на кривую кочергу, но оттого ещё более привлекательная, настоящая, без обмана. Над ней висела табличка: «Экспонат найден при вспашке зяби и передан музею трактористом совхоза „Сталинский рассвет" П. Ф. Огурцовым, 1932 г.». Жаль, нельзя было подержать эту саблю в руках, взмахнуть ею над головой, почувствовать каждой жилочкой... И подумать, что далёкий прапрапрадед прожил жизнь, не уронив чести.