Призванный хранить - читать онлайн книгу. Автор: Николай Буянов cтр.№ 34

...Это чувство нельзя было назвать банальной тягой к перемене мест. Нет, меня словно некая дьявольская сила толкала в путь даже против моего желания. Куда и зачем — про то ведомо было лишь Аллаху. Я исходил морской болезнью на палубе русской торговой лодьи, и вместе с племенем муттхабанов дрессировал рабочих слонов в Западной Индии, поднимался на заснеженные кручи Тибета и изучал свитки f древними священными текстами в буддистском монастыре, вырубленном в толще безжизненной скалы, умирал от тоски и одиночества посреди пустыни и вертелся в людском водовороте на многоголосых азиатских базарах. Мой ослик, верный и единственный друг, сопровождал меня всюду — вряд ли найдётся под небесами другое доброе животное, повидавшее столько же или хотя бы половину. Он заметно постарел за время странствий: стёрлись копыта и зубы, поблекла бархатистая шёрстка, бывшая когда-то белее снега, — уж не счесть, сколько раз встречные купцы и путешественники предлагали мне за него весьма неплохую цену, соблазнившись редкой расцветкой... Я лишь качал головой. Ослик был моим волшебным талисманом, хранившим удачу в пути. Вот только я не знал, в чём она заключается, моя удача.

Города и страны менялись — где-то меня привечали (нескольким богатым правителям весьма пригодились некоторые мои услуги, и при желании я мог бы сделаться главным визирем при чьём-нибудь дворе), откуда-то мне приходилось уносить ноги — тайно, под покровом ночи, чтобы с рассветом не лишиться головы... Однако я не стал описывать эти приключения в моей рукописи. Они не стоили бумаги и драгоценных чернил, на которые я и так тратил уйму денег.

Я не видел, как ранней весной 772 года Барана полноводный Сарум вышел из берегов. И как в его низине, в одночасье превратившейся в топь, грудь в грудь сшиблись синий беркут и чёрный бык. Правитель Золотой Орды Арас-хан и мятежные войска Тохтамыша...

Страшная, говорят, была битва. Вязли в грязи конские копыта, падали и захлёбывались в чёрной жиже раненые, визжали дерущиеся, и не было видно земли из-под тел мёртвых.

У Тохтамыша было тридцать тысяч воинов — против восемнадцати тысяч, которыми командовал Арас-хан. И Тохтамыш бежал после двухчасового боя — позорно, тайно, переодевшись простым пастухом, бросив своё знамя и потеряв три четверти войска, которому обещал скорую победу. Верные люди — уже не знаю, чьи: его собственные или служившие Тимуру — спрятали его в бедном кишлаке посреди степи, а затем переправили на Кавказ, где Тамерлан готовился к очередной войне.

Рассказывали, будто Тамерлан принял его как близкого и дорогого родственника. Усадил в шатре возле себя и чуть ли не поил вином из золотой чаши, к месту и не к месту вспоминая деяния славного Кунге-оглана, умершего от болезни в том же году. Конечно, славный Кунге нарочно согласился служить Арас-хану, говорил Тимур, чтобы втереться к тому в доверие и ударить изнутри в нужный момент. Не его вина в том, что он не успел осуществить задуманное. Сокол сложил крылья, но остался его птенец...

И, наблюдая, как раздуваются ноздри его гостя, Тимур тайком усмехнулся. Пиррова победа — вот как это называлось. Молодого и не в меру горячего Тохтамыша не нужно было подталкивать, он летел в битву сам, забыв (или, наоборот, слишком хорошо помня) недавнее поражение. Он жаждал реванша. А многомудрому Тимуру было всё равно, кто в конце концов одержит верх. И так, и этак Арас-хан потеряет достаточно воинов. Затяжная война обескровит и измотает его — и тогда он свалится от одного-единственного удара. Нужно лишь выждать, а уж ждать Тимур умел как никто другой.

Он выбрал момент безошибочно — так волк выбирает момент для броска, чтобы наверняка перерезать горло своей жертве. Настала весна, и нукеры Арас-хана начали осторожно интересоваться у своего предводителя: когда же придёт пора новых победных походов? Скоро ли окрестные племена затрепещут при виде монгольской сабли, скоро ли наши красавицы жены дождутся дорогих подарков и новых рабов? Мы хотим крови, великий хан, сказали они ему. Наши кони застоялись без скачки, и оружие скучает в ножнах...

Арас-хан угрюмо молчал. Сейчас ему было не до завоевательных походов. Слишком многих верных людей не досчитался он после минувшей войны, слишком много погребальных курганов выросло за последний год в прикаспийских степях. Войска роптали, оглядываясь на более удачливых соседей, эмиры, совсем недавно присягавшие на верность своему кагану, так и норовили воткнуть нож в спину, по окраинам государства катилась волна восстаний — их жестоко подавляли, вырезая целые народности, но они вспыхивали в новых местах и с новой силой.

И когда у южных границ Орды снова заколыхалось знамя с головой чёрного быка, Арас-хану удалось выставить против него всего лишь восемь туменов.

Восемь — против пятидесяти...

Рассказывают, будто, увидев величайшее в истории вражеское войско — от края и до края горизонта, Арас-хан снял с себя броню из золотых пластин и отшвырнул прочь кованый щит.

— Сегодня я не нуждаюсь в защите, — сказал он. — Я вижу врага, и в моих руках верная сабля, доставшаяся мне от моих славных предков рода Чингизидов ^[14]. Я намерен убивать.

Он проговорил это тихо, едва ли не шёпотом, но слова его волной прокатились по рядам, передаваемые из уст в уста.

Сегодня я намерен убивать.

А потом он бросил коня в галоп, и за ним последовали все его восемь туменов — те, что сохранили верность своему господину.

Хромой Тимур расположил в центре своей армии воинов Тохтамыша — видно, ему удалось убедить молодого полководца, что это место — самое почётное. Они встретили таранный удар Арас-хана первыми и вскоре не выдержали и повернули коней. Нукеры Арас-хана воспрянули духом, забыв в пылу схватки, что такова обычная монгольская тактика: броситься в бегство, показав врагу спину, чтобы увлечь его в засаду. И засада сработала: там, позади лучников Тохтамыша, стояли пять тысяч тяжёлых копейщиков, одетых в непробиваемую генуэзскую броню. Воины Арас-хана ударились в эту стену с налёта. И — закружилась битва.

Бешено ржали кони, сверкали сабли над головами, и сталкивались в полёте стрелы. Утро перешло в день, день — в вечер, и ни одна из сторон не могла взять верх. А Тимур ждал. Он не пускал в бой свои главные силы, и взгляд его, обращённый с холма на атакующие и отступающие войска, был равнодушен. Пусть Арас-хан и славный Тохта истребят друг друга. Это будет лучшим исходом.

И снова он дождался момента. Воины Арас-хана, увлечённые схваткой, не заметили, как Тимур махнул рукой, дав сигнал. Затрубил над полем одинокий рог, и с флангов, охватывая врагов в кольцо, с лязгом и грохотом покатилась тяжёлая конница...

Удар её был силён и ошеломляющ. Ещё сопротивлялись некоторое время окружённые, ещё полоскался в небе сине-золотой беркут, но исход сражения был предрешён. В отчаянии Арас-хан бросился в гущу боя и пал, пронзённый десятком стрел, точно исполинский ёж. Часть его нукеров без колебаний последовала за своим предводителем, часть бросила оружие и упала на колени, моля о пощаде.