Ростов-папа. История преступности Юга России - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кисин cтр.№ 17

На северных склонах Генеральной балки (ныне улица Пушкинская и парк имени Максима Горького), ближе к степи, выросло странное поселение с названием Забалка.

На эти слободки внимание квартальных и нижних чинов не распространялось. Да и сами чины явно не горели желанием проверять, почитают ли там старших и не лупит ли буйный варнак знакомую маруху.

«Это самовольное заселение… служит характеристической особенностью города Ростова, резко отделяющею его от прочих русских городов; указывает отчасти на сомнительную нравственность среднего, простого, серого люда и красною нитью проходит по всей истории Ростова», — сетует Григорий Чалхушьян.

Именно эти впитавшие донской разбойный ген слободки стали «роддомом» будущих бандитских районов Ростова, через которые проходила инфильтрация в город разнообразного мазурского элемента.

Рабочая квалификация тогдашнего пролетариата, выходцев из разорившихся крестьян, была крайне низкой (из деревни уходили явно не те, кто отличался трудолюбием и не умер бы там с голоду), а экономические кризисы на начальном этапе капиталистического производства в России и недород в деревне на фоне постоянных войн XIX века случались слишком часто. Поэтому столь стремительно росла численность люмпенизированных слоев населения, превращавшихся сначала в безобидных босяков-бродяг, а затем и в вороватых мазуриков с большой дороги.

Оставшись без заработка в краю, где процветала торговля и торговцы, они занимались мелкими кражами и мошенничеством на городских рынках или стабунивались в ватаги и выходили с кистенями шалить на проезжие тракты. И если первое можно было делать в одиночку, то для второго требовалась организованная шайка-«хоровод» и особая удаль.

Мелкие городские воришки «озоровать» на трактах не рисковали. Это стало уделом опытных варнаков со знатным каторжным стажем, завсегдатаев арестантских рот.

Разбойный элемент на Дону во многом генерировался за счет беглых каторжников-стрельцов савотейных. В отличие от века ХХ, в XIX веке каторга далеко не всегда являлась надежным барьером для изоляции варнаков от общества. По свидетельству побывавшего летом 1890 года на далеком Сахалине Антона Чехова, в 1877, 1878, 1885, 1887–1889 годах с острова убежал 1501 каторжанин. Только из одной Александровской тюрьмы ссыльнокаторжных разряда испытуемых (северная часть Сахалина у Татарского пролива) в 1889 году из 2–3 тысяч ее среднегодового состава бежало 15,33 %, из Дуйской и Воеводской тюрем — 6,4 %, из тюрем Тымовского округа — 9 %.

«Эти цифры относятся к одному отчетному году, но если взять наличную массу каторжных за все время ее пребывания на острове, то отношение бегавших в разное время к общему составу выразится не менее как в 60 %, то есть из каждых пяти человек, которых вы видите в тюрьме или на улице, наверное, трое уже бегали», — заметил писатель, который был допущен тюремной администрацией до каторжной отчетности.

В 1879 году, перебив караульных солдат, бежали сразу 60 человек. Нетрудно представить, было ли им в дальнейшем сложно докатиться до душегубства, имея на руках кровь находящихся при исполнении солдат и перспективу пеньковой веревки на шее.

С 1898 по 1901 год мрачные тюрьмы Сахалина покинуло порядка 1100 человек, из которых более трети потом обнаружились в Японии. Незадолго до злополучной Русско-японской войны.

И это, заметим, беглые с острова, откуда до материка добраться в то время (да и сейчас тоже) крайне сложно. Что уж говорить о Нерчинской, Акатуйской, Карской каторгах, откуда бежать было не в пример проще и ближе как к жилью, так и к центральным губерниям. Политические же бегали из тюрем, каторги и ссылки вообще регулярно (Петр Кропоткин, Иосиф Сталин, Лев Троцкий, Григорий Котовский, Феликс Дзержинский, Камо и др.).

Бежать в казачий Новочеркасск было страшно — чужие здесь вычислялись быстро, в приморский Таганрог сложно — зажатый между заливом и морем, Таганий Рог был крайне ограничен в местах для заселения. Зато Ростов, уткнувшись головой в Дон, руками в Темерник и Нахичевань, пятками вольно раскидывался в бескрайнюю степь, где земли под строительство примитивного жилья можно было нарезать сколь угодно, никого об этом не ставя в известность.

А поскольку степи эти шли по обеим сторонам Таганрогского тракта, то и «шалить на большой дороге» обитатели слободок выходили именно сюда.

В число беглых входили не только каторжники. Бежали крепостные от помещичьих неправд, бежали крестьяне от рекрутчины и солдаты от тягот многолетней службы. Бежали фабричные, условия труда которых на мануфактурах мало чем отличались от каторжных, бежали ссыльнопоселенцы, отбывшие срок на каторге и определенные на поселение в отдаленные губернии «за Буграми» (кувыркалы, или спиридоны-солнцевороты). Бежали раскольники от притеснений официальной церковью, нищие — от гонений на «беспашпортных», школяры — из озорства и рано проявившейся удали.

Ряды мазурского элемента Ростова также пополняли солдатские дети. Оставшаяся без забритого в рекрутчину кормильца семья крестьянина (автоматически освобождавшаяся от крепостной зависимости) или мещанина, не имея средств к существованию на те 25 лет, пока будет служить рекрут, вынуждена была зачастую нищенствовать и питаться подаяниями. Выросшие в этих условиях дети уже не представляли себе иной жизни, кроме уличного существования. Наиболее сильные, ловкие и выносливые из них переквалифицировались из нищих в уличную шпану или разбойников-душегубов с больших и малых дорог. Благо моральных тормозов у них просто не существовало.

Рекрутские наборы в России процветали два столетия — именно они и дали старт буйному росту уркаганского сословия в империи за счет наиболее пострадавших от этого низших слоев населения. Особенно на юге России, где долгое отсутствие полицейского надзора позволяло укорениться целым преступным сообществам.

В 1820 году из Таганрога в Ростов ехали два приятеля — начинающий пиит Александр Пушкин вместе со знаменитым боевым генералом от кавалерии Николаем Раевским.

«За рекой мы углубились в степи, ровные, одинакие, без всякой перемены и предмета, на котором бы мог взор путешествующего остановиться; земли, способные к плодородию, но безводные и потому мало заселенные, они отличаются от тех, что мы с тобой видали, множеством травы, ковылем называемой, которую и скот пасущийся в пищу не употребляет, как будто бы почитает единственное их украшение. Надобно признаться, что при восходе или захождении солнца, когда смотришь на траву против оного, то представляется тебе чистого серебра волнующееся море», — писал генерал.

Дружеский конвой героя Наполеоновских войн был нелишним, ибо в этих диких степях на Таганрогском тракте под Ростовом издавна гулеванили залетные жиганы.

Шайки разбойников орудовали уже в предместьях Ростова, наводя ужас, сея панику и рождая легенды и мифы. Особенно активничали в районе древних сарматских курганов, расположенных неподалеку от Ростова, где гнездились подозрительного вида постоялые дворы, больше похожие на притоны.

Дурной славой пользовались Братский и Никольский курганы (в районе нынешних переулков Братский и Халтуринский), словно два часовых, стороживших Таганрогский тракт. Здесь, в многочисленных балках и оврагах, легко было прятаться перед нападением и уходить от преследования.