Ростов-папа. История преступности Юга России - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кисин cтр.№ 14

Если до середины XIX века их число было сравнительно невелико, так как большому количеству свободной рабочей силы в крепостнической стране просто неоткуда было взяться, то после реформы 1861 года и массового обнищания освобожденных безземельных хлеборобов маленький ручеек наемных сельских батраков превратился в бурную реку — основу будущего пролетариата. Оставшиеся без средств к существованию в деревнях крестьяне искали пропитания в более богатых городах, где занимались отхожим промыслом. В зимний сезон нанимались на мелкие подработки, по весне возвращались к привычному сельскому труду в качестве батраков, а затем окончательно перебирались в город, зачастую уже с семьями.

В городах же спасались от слишком часто повторяющихся неурожаев.

По данным исследователя проблем голода в России профессора Василия Лешкова, в Средние века на каждое столетие по причине постоянных войн, засухи, избытка дождей, ранних морозов, «прузи» (саранчи) и т. д. приходилось по 8 неурожаев, которые повторялись через каждые 13 лет, зачастую вызывая голодный мор. В XVIII столетии зафиксировано уже 34 неурожая, а в течение XIX столетия только до 1854 года — 35. Российские власти признавали, что недород повторяется уже через каждые 6–7 лет, продолжаясь по два года кряду. Во второй половине XIX века 8–9 раз голодало Поволжье и Новороссия, недород охватывал до 29 губерний. А Первая русская революция вообще открыла череду голодных лет (1905–1908 и 1911 годы), от которых сильнее всего пострадали восточные, центральные губернии и та же Новороссия.

В 1892 году императору Александру III докладывали, что от голода погибло от 500 тысяч до 1 миллиона душ.

В 1901 году уже Николаю II доносили: «В зиму 1900–1901 гг. голодало 42 миллиона человек, умерло же из них 2 миллиона 813 тысяч православных душ».

В 1911 году премьеру Петру Столыпину рапортовали: «Голодало 32 миллиона, потери 1 миллион 613 тысяч человек».

Многие выжившие, обнищавшие и зачастую опустившиеся люди подавались в города, на теплый юг, где рассчитывали найти если не твердый заработок, то хотя бы пропитание. В степях было изобилие дичи, в Дону — рыбы, в Ростове в сезон — работы хоть отбавляй.

Для справки: в 1890 году индюки на ростовских базарах стоили 1,8–2,6 рубля за пару, индейки — 1,6–2,2 рубля, гуси — 1,3–1,5 рубля, утки — 60–80 копеек, куры — 60–70 копеек. Одна телячья голова обходилась в 25–30 копеек, четыре воловьи ноги для холодца — в 70–80 копеек.

Белугу в те времена продавали по 13–14 копеек за штуку, севрюгу — по 18–22 копейки, осетрину — по 25–30 копеек. Фунт свежего масла стоил 30–35 копеек, творога — 8—12 копеек, свиного сала — 18–20 копеек, мера картофеля — 40–50 копеек и большой кувшин молока — 10 копеек. Поэтому прокормиться в Ростове вполне могли даже те, кто кантюжил (нищенствовал) и гопал (жил на улице, откуда и возникло название будущих гопников).

К числу переселенцев в город в начале XX века добавлялись евреи — многочисленные беженцы от погромов и межнациональной резни на Кавказе (в 1907 году в Ростове появилась масса беженцев из Баку). Тогда же в братскую Нахичевань прибыли тысячи армянских беженцев из Турции, где они подвергались гонениям. На Дону они составили мощную прослойку нищенствующей братии, зато убереглись от массового геноцида младотурков десятилетие спустя.

Впрочем, не всегда «прирастание» Ростова переселенцами происходило безобидно и по доброй воле. В силу цикличности развития экономики в период очередного кризиса промышленное производство вынуждено было сокращать объемы и избавляться от лишних рабочих рук. И когда привычные к сезонному найму крестьяне из близлежащих губерний приходили в город в поисках зимней работы, они натыкались на закрытые конторы и отказ в трудоустройстве. Поиски заработка затягивались, привезенные с собой деньги проедались или прогуливались в кабаках в компании стерегущих добычу местных мошенников. Тогда разоренные несостоявшиеся пролетарии вынуждены были или христарадничать, или сами выходить с кистенем на большую дорогу, пополняя армию ростовских мазуриков и расселяясь диким образом в ближайших слободках.

Селились в окрестностях Ростова в землянках, шалашах, крытых камышом мазанках, стихийно возникавших слободках и хуторках. Полицейским чинам до них дела не было — слободки располагались вне их участков, а случайные путники обходили их стороной от греха подальше.

Кроме того, на три ежегодных ярмарки приезжали 35–40 тысяч человек. И отнюдь не всегда коммерческого сословия — многие были «мазурского звания» и прибывали пощипать золотого тельца.

В июле 1858 года глава тайной полиции Екатеринославской губернии корпуса жандармов генерал-майор Михаил Рындин 2-й рапортовал: «Вместе с тем, г. Ростов вмещает в себя притон бродяг и разных мошенников, в том числе делателей фальшивых кредитных билетов и звонкой монеты, в остроге же постоянно бывает 400 разных преступников».

Эти выводы генерал делал по годовым тюремным отчетам, согласно которым годом ранее через ростовский острог прошло 1614 преступников, из которых к каторге в Сибирь были осуждены 211 человек. При этом на втором месте по уровню преступности в Екатеринославской губернии был Александровск (ныне Запорожье, места «махновские»), откуда на каторгу за год были высланы лишь 49 человек.

И хотя затемнить христианскую душу (убить) в традиционно разбойном Донском краю особых проблем не составляло, все же подавляющее большинство острожников содержалось за более или менее мелкие кражи, мошенничество, просрочку паспортов, бродяжничество и попрошайничество.

Для сравнения, в 1853 году на полумиллионное население Санкт-Петербурга приходилось всего 5 убийств, 6 грабежей и 1260 краж и мошенничеств.

В 1873 году полицмейстер Ростова Семен Сербинов докладывал городскому голове Петру Максимову: «…обширная торговля, громадный отпуск хлеба за границу привлекают в Ростов множество рабочих, занимающихся исключительно на берегу ссыпкою и просушкою хлеба, через что образовался неизвестный почти нигде в России, за исключением Петербурга и Одессы, класс пролетариата, живущего ежедневными заработками на мойках, сушке и пр. Колебание цен на хлеб, уменьшение отпуска хлеба за границу отражаются на наших рабочих точно так же, как в больших городах Западной Европы, и производят кризис, вследствие чего десятки тысяч рабочих остаются без работы и куска хлеба, как это было, например, в 1872 году, когда с проведением Воронежской железной дороги рабочие, привлеченные слухами о хороших заработках, пришли громадными массами, а отпуск хлеба уменьшился, и множество из них осталось без всяких средств к существованию. Подобные массы голодных, оборванных рабочих не могут не внушить справедливого опасения за благосостояние граждан, а в нынешнее бедственное время еще больше внушают опасения при тех ничтожных средствах, которыми располагает Ростовская полиция для предупреждения, преследования и открытия преступления… Пьянство поголовное, повальное, самые буйные, грязные сцены разврата, ссоры — таковы характеристические черты пришлого населения, не знающего друг друга».

Данные о пьянстве явно не взяты с потолка. В городе работало несколько спиртоочистительных заводов и казенные винные склады, масса частных ренсковых погребов и виноторговен. 236 трактиров и множество более приличных кафе и рестораций (всего около 400 питейных заведений), которые в 1890 году принесли 70,8 тысячи рублей прибыли. Тогда четверть ведра вина местного завода Ивана Трифонова стоила 1 рубль 25 копеек, бутылка — 30 копеек, полбутылки — 15 копеек.