Людвиг, сын местного фогта
[3], пихнул его в живот. Иоганн скорчился, хватая воздух ртом, но отвечать не стал. Людвиг был на два года старше и выше почти на две головы. Иоганну вновь вспомнились слова матери. Если он, в отличие от других ребят, и вправду был благородных кровей – почему же Господь сотворил его таким щуплым? Он с удовольствием разменял бы часть своего ума на малую толику силы, единственной разменной монеты, которая имела ценность у детей.
– Проваливай с глаз долой! – прорычал Людвиг, выковыряв застрявший между зубами кусочек колбасы; с его подбородка капал жир. – Подтирайся своими книжками и не путайся у других под ногами!
Иоганн поспешил убраться, пока Людвиг снова не ударил его. Наконец-то ему удалось протолкаться к небольшой площади перед церковью. Артисты тем временем успели соорудить сцену – несколько крепких досок, уложенных на четыре бочки, на которых они похвалялись своими умениями. Один музыкант стучал в барабан, другой бил в медный таз, объявляя следующий номер. В эту минуту выступали жонглеры. Они подбрасывали ввысь разноцветные шары и горящие факелы и подхватывали их в последний момент – к ужасу и радости зрителей.
Иоганн хлопал от всей души. После жонглеров появился горбатый карлик. Он пропел несколько стишков о вине, женщинах и песнях, после чего великан окунул его в большую, как бочка, кружку. Горожане смеялись и галдели, так что Иоганн даже не услышал тонкого голоса, прозвучавшего рядом. Только когда его дернули за ухо, он вздрогнул. В первый миг он решил, что это Людвиг вновь решил задать ему взбучку.
– Эй, оглох? Это тебя артисты так околдовали, что ты стоишь тут столбом и таращишься?
Иоганн обернулся – и улыбнулся с облегчением. Рядом с ним стояла Маргарита, младшая сестра Людвига. На ней было серое платье, и белоснежный подол уже был забрызган грязью. Соломенного цвета волосы, как всегда, падали ей на лицо. Из всей ребятни в Книтлингене Маргарита едва ли не единственная водилась с Иоганном. Она уже дважды выгораживала его перед мальчишками, грозилась пожаловаться отцу, и даже Людвиг ее слушался. Хотя впоследствии Иоганн получал еще больше тумаков, ему было уже не так обидно. Он просто закрывал глаза и думал о Маргарите, о ее волосах, светлых, как солома под летним солнцем. Правда, была одна сложность: всякий раз, когда Маргарита заговаривала с ним, Иоганн словно терял дар речи. Прямо напасть какая-то! Вот и теперь он не сумел вымолвить ни слова.
– Тебе нравятся артисты, верно? – спросила Маргарита и надкусила большое румяное яблоко.
Иоганн молча кивнул. Тем временем она продолжала с набитым ртом:
– А ты знаешь, что шутов и артистов считают отродьями сатаны? – Тут ее передернуло. – Это в церкви так говорят. Кто пляшет под их музыку, того они спровадят прямиком в ад… – Она невольно понизила голос и перекрестилась. – Может, это они и прибрали к рукам тех детей… С них станется.
– Не говори глупостей! – возмутился Иоганн. – Их загрызли волки, охотники так и говорят. А уж им-то куда видней!
Несмотря на царящее вокруг веселье, он поежился, словно стоял один посреди дремучего леса. За последние несколько недель пропали уже четверо детей: семилетний Фритц из Книтлингена, его пятилетний брат и еще две девочки из соседнего Бреттена. Обе бреттенские девочки играли в лесу; Фритц и маленький Петер, сыновья мясника с рыночной улицы, водили свинью в расположенную неподалеку дубраву, и свинья вернулась одна. Люди в большинстве своем решили, что детей сожрали дикие звери. Другие рассказывали об изголодавшихся, на все готовых преступниках, которые оленине предпочитали нежное детское мясо. Кое-кто видел столб дыма с окраины лесистого холма и даже уловил в воздухе запах жженого мяса…
Иоганн стиснул зубы и молча следил за выступлениями. Со стороны жаровен на них потянуло дымом, и ему вдруг стало дурно.
Жженое мясо…
Его раздумья прервал благоговейный ропот. Маргарита схватила Иоганна за руку, и его пробрала дрожь. Он и сам не сообразил бы, что послужило тому причиной – прикосновение подруги или же мысли о пропавших детях.
Или картина, представшая перед его глазами.
– Видишь, что я тебе говорила? – прошипела Маргарита. – Ты только посмотри на него! Он будто прямиком из ада сюда явился.
Человек, который стоял теперь на сцене, действительно походил на демона преисподней. Он был высокого роста и тощий; лицо казалось до того бледным, словно в нем не осталось ни капли крови, а резко очерченный нос придавал ему сходство с ястребом. Черно-красный плащ колыхался за его спиной подобно крыльям летучей мыши, а голову венчала черная широкополая шляпа с красным пером, как у странствующего схоласта.
Но ужас наводили его глаза, черные, как вода в бездонной топи. Это были глаза древнего старца, усаженные в молодое лицо. Он обвел взором шумную толпу, и зрители внезапно притихли. В какой-то момент Иоганн почувствовал на себе его взгляд – как прикосновение цепких пальцев. Затем незнакомец медленно и торжественно поднял голову и посмотрел на затянутое облаками небо. Стал накрапывать дождик.
– Звезды… – начал он, и голос его прозвучал тихо и в то же время столь внушительно, что слышно было даже с дальнего края площади.
Он произносил слова мягко, сглаживая звуки, – так говорили порой путники, приходившие с Запада.
– Звезды не лгут! Сейчас, днем, их не видно, но они там. Светят над нами, указывают путь – путь, предопределенный для каждого из нас… – Он выдержал театральную паузу и снова обвел взглядом толпу. – Ah, oui c’est vrai!
[4] Я могу разглядеть предначертанное вам, ибо я – магистр семи искусств и хранитель семи печатей! Доктор запретных наук Краковского университета!
– Колдун, – прошептала Маргарита. – Так я и думала!
Иоганн не ответил. Он прислушивался к каждому слову жуткого незнакомца, который, словно проповедник, раскинул руки и продолжил.
– Кто-нибудь из вас желает узнать свое будущее? – спросил он громко. – Любой вопрос за крейцер, – он тонко улыбнулся. – Кому я предскажу скорую смерть, тот свободен от платы.
Некоторые из зрителей рассмеялись, но прозвучало это глухо и неуверенно. Над площадью нависла гнетущая тишина. Наконец вперед вышел молодой коренастый крестьянин, и прорицатель пригласил его на сцену.
– О чем ты хочешь знать? – спросил он изрядно оробевшего парня, и грязная монета между тем сменила хозяина.
– Я, ну… – начал, запинаясь, крестьянин. – Я и Элизабет… мы уже второй год как поженились. Но Господь до сих пор не одарил нас детьми. Я хочу знать, улыбнется ли нам судьба.
Незнакомец взял его руку – мозолистую, отмеченную тяжелой работой лапу – и склонился над ладонью. Выглядело это так, как будто он обнюхивал кожу, даже облизнул ее, как зверь лижет соляной камень. Некоторое время прорицатель водил пальцем по ладони и при этом что-то бормотал себе под нос. Наконец он выпрямился.