Жизнь с нуля - читать онлайн книгу. Автор: Мари-Сабин Роже cтр.№ 27

Однажды Жасмин подарила Паките шляпу, которую сделала специально для нее и назвала «Насарпаки». Это было что-то вроде пуфика из набивной ткани с леопардовым рисунком и розово-синих кружев, увенчанное маленьким кальяном из пластика, лаковыми лодочками Барби и крошечными картонными верблюдами, вырезанными из рекламы сигарет «Кэмел». Пакета порозовела от радости, получив подарок, и побледнела от мысли, что придется его надеть. Боязливо, с невероятными предосторожностями она водрузила это сооружение себе на голову. Как ни странно, выглядела она в нем неплохо.

– Ты прекрасна, как английская королева, – сказал я.

– Шляпы всегда были мне к лицу.

Ей с трудом удалось поймать собственное отражение в маленьком зеркальце, висевшем в фургоне, и она замерла, любуясь собой.

– И правда, она мне очень идет.

Затем она добавила:

– Здесь слишком тесно, надо бы отступить на шаг-другой, но и так видно.

И повернулась к Жасмин:

– У тебя талант, ты хоть знаешь? Почему ты не делаешь шляпы на продажу?

– Пакита права, ты можешь творить чудеса, подхватил Насардин.

Помню, Жасмин пожала плечами и скромно ответила:

– Да какой там… Просто иногда кое-что в голову приходит, вот и все.

Мы с Жасмин были так же безнадежно далеки друг от друга, как двенадцать и шесть на циферблате часов. Она никогда не рассказывала о себе, о детстве, о семье, словно каждое утро ее жизнь начиналась заново. Прошлое не имело для нее никакого значения. Она не была скрытной или застенчивой, просто жила мгновением. Или, как максимум, ближайшим будущим. Тем самым ближайшим будущим, при мысли о котором у меня внутри все холодело от ужаса.

Я ничего не понимал в ее образе мыслей, она не расспрашивала меня о моем. Чувства переполняли ее, она всегда радовалась, я же бесцельно тратил время на ожидание, поэтому мне всегда было грустно. Она строила фантастические планы, я рассчитывал каждый шаг. Она была стрекозой, расточительной и беззаботной, я был муравьем, скупым на слова и на эмоции. У меня была уверенность, у нее – вера.

Мне предстояло умереть. А она непрерывно жила.

Возможно, именно это мне нравилось в ней больше всего. Жизнь, бьющая через край, озарявшая ее аурой желаний и аппетитов. Когда я был с ней, то жил ярче и насыщеннее. Она заражала меня своей энергией. После встречи с ней мое унылое существование превратилось в полет кометы.

Ежедневное наблюдение за тем, как живет Жасмин, было равносильно электрошоку. Она разгуливала по городу в немыслимых шляпках собственного изготовления и широких, как у эльфа, плащах. Встречая ее на пути, безликие и сумрачные прохожие вновь обретали веселость и уважение к себе. А я… Почему она оставалась со мной? Я не любил ее, я вообще никого никогда не любил, я уже почти что превратился в призрак, в серую, расплывающуюся тень. Я создал для себя жизнь, похожую на тесную клетку, где едва можно было дышать. Мне нужны были воздух, простор, вдохновение. Я глупейшим образом терял время, а ведь у меня его оставалось не так уж много.

Чтобы слегка подпортить ей радость жизни – ведь ничто так не раздражает нас, как счастливые люди, – я вначале попытался было вернуть ее с небес на землю. Будучи добропорядочным пессимистом, я решил разрушить ее иллюзии с помощью неопровержимых логических доводов, но все было напрасно: она твердо верила во всякие несерьезные вещи типа благородства, взаимопомощи и любви. Неизменная бодрость духа защищала ее, словно тефлоновое покрытие, по которому мои подлые аргументы и ядовитые софизмы скатывались, не оставляя следа. И я оставался наедине со своим пораженчеством, уставший от самого себя и от собственной неврастении. Ибо я стал замечать – по контрасту с моей солнечной подругой, – что с возрастом становлюсь таким же мрачным и ехидным, каким был мой отец.

А она не понимала, в чем дело.

– Если тебе скучно в министерстве, почему бы не поискать другую работу? К чему тебя тянет? Чего тебе хочется?

Чего мне хотелось? Прожить до ста лет или больше, а не загнуться через пару-тройку лет в день рождения. Вот чего мне хотелось. Именно этого, и ничего больше.

И хотелось исключительно по ее вине.

Именно из-за нее я ощутил любовь к жизни, которая все росла и росла, и это была катастрофа, потому что мысль о смерти стала для меня невыносимой. Но к чему предаваться несбыточным мечтам? Как объяснить ей, что я живу в постоянном страхе, что на меня давит наследственность, тяжелая, как наковальня или рояль? Хотя единственным человеком на свете, который мог бы поверить в мою историю, была как раз Жасмин. Она была достаточно ненормальной для этого.

Надо было с ней поговорить. И я попытался.

Однажды, в субботу вечером, «Эльзасская пивная» была закрыта на ремонт, и я решил: вот оно, стартовое окно, как говорят астронавты. Момент, когда удивительным образом совпали все условия, благоприятные для запуска, то есть в моем случае для исповеди. Я был в ударе и в то же время – в мире с самим собой, мы провели приятный вечер (кино-ресторан-постель), кругом царила гармония: сейчас или никогда, подумал я.

Я в общих чертах изложил ей свою историю всю нашу семейную мифологию с упоминанием супружеских измен, биде, гранат, насилия, строптивого осла и мужчин – утонувших, взорвавшихся, погибших от удара молнии или скончавшихся от инфаркта.

Я описывал события четко и сдержанно, и мой рассказ, вероятно, больше походил на нотариально заверенный документ, чем на захватывающую одиссею.

Жасмин слушала меня затаив дыхание. Когда я умолк, она накрыла ладонью мою руку. А затем сказала с улыбкой (она вообще часто улыбалась):

– Ну понятно!..

Я жадно смотрел на нее блестящими от сдерживаемого волнения глазами, ожидая ее реакции, ибо я наконец поделился своей тайной, сбросил бремя, тяготившее меня с детства. И услышал ее восторженный голос:

– Оказывается, ты пишешь роман! Почему ты мне раньше не сказал? Не знаю, чем там все кончится, но пока это потрясающе!

Что я должен был сделать в этот конкретный момент?

Сходить домой за фотоальбомами и вывалить их перед ней, вместе с двумя свидетельствами о рождении, своим и отцовским? Заставить прочесть документы, найденные мной в интернете, распечатанные и аккуратно собранные в папку? Притащить ее к тетке, к которой в последнее время наведывался только раз в год, на День матери – на большее я был не способен, – и прокричать «ФЕВРАЛЬ!», чтобы старушка подпрыгнула до потолка и принялась рвать на себе волосы?

А какой смысл? И я сделал что мог: улыбнулся дурацкой улыбкой, устремил мечтательный взгляд в никуда и признался, что писательство – вся моя жизнь, и я намерен посвятить этому будущее.

Назавтра я купил пачку писчей бумаги, несколько ручек и принтер. Если бы ко мне заглянула Жасмин, она бы увидела, что у меня есть все необходимое для писательского труда. А если бы она попросила дать ей несколько страниц почитать, я бы сказал, что об этом не может быть и речи, поскольку текст нуждается в доработке. В случае повторной попытки я разыграл бы глубокий творческий кризис и признался: все рукописи выброшены на помойку, поскольку я убедился, что абсолютно бездарен.