Галина Уланова - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Ковалик cтр.№ 142

«Закрытые» спектакли в Большом театре тогда давали в основном с Улановой, например «Бахчисарайский фонтан» 27 октября 1955 года после торжественного заседания, посвященного столетию И. В. Мичурина. Премьер-министры Гвинеи, Новой Зеландии, Бирмы наслаждались ее искусством. 26 июня 1955 года на улановском спектакле присутствовал премьер-министр Индии Джавахарлал Неру с дочерью Индирой Ганди. 10 сентября того же года вместо «Бориса Годунова» шел спектакль «Ромео и Джульетта» — ради канцлера ФРГ Конрада Аденауэра. Представления начинались с исполнения гимнов, висели флаги, восседали члены правительства и высокие гости, которых зрители приветствовали бурными аплодисментами, а те им махали. К концу спектакля на сцену выносили большую корзину с очень красивым букетом. С верхних ярусов шел настоящий цветочный ливень. Скандировали «Спасибо!» и «Уланова!».

Когда танцевала Галина Сергеевна, публика на 80 процентов состояла из иностранцев. Бывали случаи, когда некоторые темпераментные джентльмены чуть ли не выпадали из лож бельэтажа и бенуара. Они отчаянно аплодировали, посылали балерине воздушные поцелуи.

Шестнадцатого ноября 1992 года писатель и кинорежиссер А. К. Симонов написал Улановой: «Дорогая Галина Сергеевна… вот попала мне в руки книжка дневников Гаррисона Солсбери… Я перевел этот, скорее всего, неизвестный Вам вопль восторга, записанный американцем в своем дневнике, подумав, что, если Вы услышите его сегодня, спустя столько лет, он всё-таки доставит Вам несколько приятных мгновений». 5 апреля 1956 года знаменитый репортер «Нью-Йорк тайме», строгий человек Солсбери отметил в дневнике:

«Как можно записать на бумаге этот сон!

Я — не могу, это ясно.

Единственно могу предложить: приехать в Москву, прийти в Большой и посмотреть Уланову в «Жизели».

Это невероятное, фантастическое совершенство совершенства, невероятная мечта, ставшая явью, крылья бабочки, коснувшиеся ресниц, платье, как тончайшая паутинка в бриллиантах, поэма столь прекрасная, что болит сердце, чуть слышная песня.

Это самое захватывающее и прекрасное, что довелось мне в жизни увидеть.

Бессмысленно то, что я пытаюсь это записать. Я всё еще в Большом, я слежу, как пуанты рассыпаются звездами, а тела трепещут, как крылышки колибри.

Какая глупость пытаться это описать.

Дураки говорят о семи чудесах света. Вот оно — это чудо света».

В середине октября 1955 года на «Золушке» в ложе бенуара сидели актеры — участники Недели французского кино. Жерар Филип усиленно аплодировал Улановой, а когда отгремела овация, молодежь стала скандировать его имя. Тогда же московский корреспондент «Санди тайме» Сирил Рэй написал: «Я видел, как Уланова танцует Золушку, и я верю, что это величайшая танцовщица нашего времени. Критик, может быть, сумел бы оживить для вас этот образ, репортер может просто уверить вас, что это — сказка, чудесным образом ставшая былью».

Билеты «на Уланову» приобретались с огромным трудом. Их разбирали в кассе в течение нескольких часов по предварительной записи.

Двадцать пятого декабря 1951 года Берсенев скончался на руках Улановой. Сказалось непереносимое напряжение счастья-несчастья. Не мог он снять с себя ответственность за тяжелые переживания супруги, но не мог и сопротивляться страстному влечению к Улановой. Софья Владимировна Гиацинтова буквально вытравила всё, что связано с Улановой, из личного архива мужа, но запретить ей находиться у гроба Берсенева не могла. Через несколько лет, когда балерина уже сошлась с Рындиным, она заказала Елене Янсон-Манизер надгробный памятник Берсеневу. Вера Бельцова ездила с Улановой в поисках мрамора: «Она в дороге обронила фразу о разнице в этих людях, вошедших в ее личную жизнь. Действительно, Вадим Федорович Рындин и Берсенев были людьми резко разными, хотя взгляды, которые они бросали на Галину Сергеевну, были подобными. Я так страдала за неудачи в ее личной жизни, будто она моя сестра. Как ни в одном случае судьба была несправедлива к этой женщине, обходя многих моих современниц, не пощадив и меня… Но Галине Сергеевне за ее талант, за ее душу так хотелось долгого, стойкого счастья».

Впервые рядом с Улановой оказался почти ровесник — Рындин был старше ее всего на восемь лет. Свои близкие отношения они обнародовали в мае 1954 года, когда гастрольная судьба забросила Большой театр в Берлин. Юрий Жданов, не оставлявший своего увлечения живописью даже на гастролях, вспоминал: «Обычно рано утром я стучался в дверь номера Галины Сергеевны, она была уже готова, и мы отправлялись на прогулку. Я пристраивался где-нибудь с этюдником, Галина Сергеевна гуляла поблизости. Однажды, когда я постучал утром в дверь Улановой, оттуда ответил знакомый, немного скрипучий голос Рындёши: «Теперь, Юра, ты за Галиной Сергеевной не заходи, теперь с ней буду гулять я». Так произошло соединение этой пары. Несколько дней я их не видел, а потом мы стали снова проводить вместе свободное время».

К тому времени Вадим Федорович занимал завидное положение. Выпускник Высших художественно-технических мастерских прошел через различные объединения, на которые революционная эпоха оказалась столь щедрой. К середине 1950-х годов мастер смог окончательно укротить свою тягу к конструктивизму и получил должность главного художника сразу двух театров — Большого и Вахтанговского. Рындин относился к театру как к волшебству, понятному только герою-кудеснику с романтической душой. Он дружил с оперным режиссером Борисом Покровским, плодотворно сотрудничал с Николаем Охлопковым, оформлял спектакли Художественного театра. По поводу его гениального решения сценографии «Оптимистической трагедии» в Камерном театре критик А. Михайлова писала: «Лаконизм, если он настоящий, это особая степень усиления, концентрации большого в малом, многого в единичном». Эти слова были созвучны творческому миру Улановой.

Трудно сказать, осенила ли «любовь улыбкою прощальной» закат этих двух самодостаточных личностей. Однако Вадим Федорович не счел грехом оставить жену с семнадцатилетней дочерью и переселился к Галине Сергеевне.

Театральный художник Борис Мессерер вспоминал: «Рындин согласился посмотреть мои работы, и я отправился с папкой на Котельническую набережную, где они жили на каком-то высоком этаже. Уланова мило разговаривала со мной несколько минут, потом вышел Вадим Федорович. Квартира их небольшая, по-моему, три комнаты, и одна из них служила мастерской, средоточием всей его художнической деятельности. Там стояли эскизы, выполненные маслом, и наброски, рисованные на бумаге, — они понравились мне больше всего из-за тщательной прорисовки. По ним чувствовалось его прекрасное знание спектаклей».

Характеры у балерины и художника были абсолютно разными, а привычки слишком устоявшимися, чтобы их союз мог оказаться прочным. «Вадим Федорович — общительный, вокруг него много людей, а я — замкнутая, любящая уединение, — говорила Уланова. — Он меня порой ревновал, что приводило к досадным неприятностям. Ну, что лукавить, иногда это и приятно. Я говорила себе: «Тебе уже за сорок, а тебя еще ревнуют».

На зарубежных гастролях все были потрясены, услышав, как Рындин повышал голос на Галину Сергеевну. Он вообще отличался несдержанностью, но чтобы покрикивать на прима-балерину…