Между тем на фазенде Винченцо шёл пир горой. Все изрядно подвыпили, и Фарина, взглянув на Катэрину, сказал:
— Если твой муженёк вздумает встать у меня на пути, мне придётся дать ему пинка!
— Я не против, — отозвалась Катэрина. — Только не забывайте, что сталось с сеньором Мартино.
— А при чём тут Мартино? — не понял Фарина. — к Маурисиу он не имеет никакого отношения.
— Это вам так кажется, а я знаю, что Мартино убил именно Маурисиу, — запальчиво заявила Катэрина. — И если он вздумает отнять у меня сына, я скажу сеньору следователю, где спрятано ружьё.
— Постой! Постой! — Фарина разом протрезвел. — Ну— ка, расскажи мне всё, что знаешь.
— Я знаю, что Маурисиу скрыл от следователя своё ружьё, из которого стреляет с детства. Знаю, что во сне он бормочет страшные вещи и обещает убить всякого, кто приблизится к доне Франсиске.
— А дона Франсиска тоже считает, что Мартино убил её сын? — поинтересовался Фарина.
— Понятия не имею, что она считает, — раздражённо отозвалась Катэрина, — только сына она, разумеется, выдавать не станет, и ружьё они прятали вместе.
— Ладно, спасибо за сведения, — задумчиво сказал Фарина. — Я сам разберусь, в чём там дело.
Он не слишком поверил Катэрине. В запальчивости недоброжелательства женщины могут навыдумывать всякого и при этом даже не сомневаются, что говорят чистую правду. Зато Фарина понял теперь опасения Франсиски: она всерьёз боялась за его жизнь. Но ему не раз приходилось рисковать своей жизнью, и соперники у него были посерьёзнее. Опасность всегда горячила ему кровь. Он любил опасность и всегда шёл ей навстречу. А Маурисиу он не боялся, поскольку был уверен, что тот спрятал ружьё из малодушия. Таких щенков напугать ничего не стоит — прикрикнуть на них как следует, и дело с концом.
На другой день на фазенду Винченцо явился Маурисиу и потребовал вернуть ему сына, ни словом не упоминая о Катэрине, словно её и на свете не было.
Констанцию требования Маурисиу поразили до крайности. Она прожила долгую жизнь, повидала всякое и знала, что для мужчины всегда важнее женщина, нежели ребёнок.
— А я тебе говорила, мама, что он ненормальный, — тут же вставила своё слово Катэрина. — Я для него не существую. Он всюду видит только свою дорогую мамочку! Теперь ты убедилась, что я не зря от него ушла?
— Ты должна была здорово изголодаться, дочка, если не просто ушла, а ушла к другому, — отозвалась со вздохом Констанция. — Но имей в виду, что голод — плохой советчик.
— Мама, Зекинью — хороший парень, но я сама ещё ничего не решила, — ответила Катэрина.
Констанция вынуждена была признать, что дочь говорит правду: Зекинью ходил вокруг неё, как кот вокруг сметаны, а она только шутила и смеялась в ответ. И ночевала рядом со своим малышом, и на свидания тайком не бегала.
— Что у нас будет с Зекинью дальше, я не знаю, но к Маурисиу я больше не вернусь. Он сумасшедший, я боюсь его! — всхлипнула Катэрина и пулей вылетела из кухни, услышав громкую брань Маурисиу. Он сыпал во всеуслышание отборными итальянскими ругательствами. Откуда только успел набраться?
Констанция вновь тяжело вздохнула. Сколько они с отцом убеждали дочку, чтобы не садилась не в свою телегу. Сумасшедший или нормальный, но барский сынок не был ей парой, вот оно и проявилось, двух лет не прожили, а уже опротивели друг другу. Может, Зекинью ей и, в самом деле, ровня? Может, сладится у них что— нибудь?
Маурисиу продолжал бушевать и, войдя на кухню, настаивал, чтобы ему вернули сына. Катэрина убежала к себе наверх и не показывалась. Вправлять мозги Маурисиу взялся Фарина. Его аргументы прозвучали особенно убедительно, когда за его спиной появились Зангон, Зекинью и Форро.
Маурисиу злобно ощерился и пошёл на попятную.
— Я ещё вернусь, и тогда посмотрим, чья возьмёт, — пообещал он, вскакивая на коня и пуская его галопом.
Троица смотрела ему вслед.
— Мы не зря поспешили вам на помощь, — сказал Зангон. — Мы знаем, что этот молодой сеньор сейчас на всё способен. За доной Катэриной нужно присматривать в оба, сеньор Маурисиу очень опасен, особенно если вооружён.
— Спасибо, ребята, за добрые намерения, — улыбнулся Фарина. – Но, если правду сказать, нам нужны не столько охранники, сколько рабочие руки. Если вы сейчас свободны, у нас найдётся для вас работа.
Ребята охотно согласились пожить на фазенде Винченцо. В имении Франсиски они давно себя чувствовали не у дел.
Маурисиу вернулся домой вне себя от ярости и первым делом принялся выкидывать пожитки троих работников, которые позволили себе так дерзко против него выступить.
Старая Рита попыталась помешать ему.
— Не трогай вещи моего Арсидеса! — попросила она.
Но Маурисиу уже выкинул всё на улицу и процедил сквозь зубы:
— Следом за ними вылетишь и ты тоже!
Войдя в дом, он заявил Франсиске:
— Теперь я точно знаю, что ты ездила в Сан— Паулу вместе с Фариной. В доме Винченцо все только об этом и говорят. Но имей в виду, я не потерплю ничего подобного! И для начала пусть убираются из дома Жулия и Рита! Они посмели поднять голос против меня!
И тут у Франсиски перехватило горло, лицо её исказилось гневом, и когда она поднялась с кресла, то была той, кого соседи когда— то прозвали Железной Рукой. Она произнесла только одно слово:
— Вон!
Маурисиу остолбенел, а Франсиска, тем временем, нашла для него и другие, тоже крайне неприятные, слова:
— Это я не потерплю тебя в своём доме! Не смей распоряжаться в нём! Жулия и Рита останутся здесь, а ты убирайся на все четыре стороны!
— Ты об этом ещё пожалеешь! — крикнул Маурисиу и выбежал из дома.
***
Когда Фарина приехал, чтобы поговорить с Франсиской, она сидела у окна вся в слезах.
— Я выгнала из дома собственного сына, — произнесла она. — Он стал невыносим.
— Я знаю, — кивнул Фарина. — Я видел его сегодня утром. Катэрина считает, что он убил Мартино. А ты?
— Я и подумать не могу об этом, — произнесла Франсиска в ужасе. — Это же мой родной сын...
— И всё же это более, чем вероятно, — сказал Фарина. — Он совершенно неуправляем. Я мог бы сегодня поставить его на место, но подумал о тебе, и у меня не поднялась рука... Я хотел бы забрать с собой его ружьё. Поверь, так всем будет гораздо спокойнее.
Франсиска подняла голову и долго— долго смотрела на Фарину. Лицо её постепенно разгладилось, слабая улыбка тронула губы.
— Я люблю тебя, — произнесла она.
— Я тебя тоже, — ответил он.
Франсиска встала и направилась к двери.