Мария возлагала большие надежды на этот ужин. И напрасно. Тони попрощался с отцом раньше и ушёл на работу в бордель. Дженаро и Мариуза мирно беседовали за пирогом, который собственноручно испекла хозяйка пансиона. Мария посидела с ними, поцеловала Дженаро и, опечаленная, ушла к Мартинью. И всё— таки в её сердце теплилась надежда на лучшее. А вдруг сеньор Дженаро и в самом деле вернётся с её любимой мудрой бабушкой, и всё пойдёт совершенно по— иному?..
После отъезда Дженаро, Тони собрался покинуть пансион.
— Мне нечем платить за комнату, — сказал он с застенчивой улыбкой.
— Ваш отец заплатил за месяц вперёд, так что можете спокойно оставаться на месте, — приветливо сказала ему Мариуза.
Она жалела Марию, сочувствовала Тони и рада была бы им помочь. Время от времени, угощая Тони супом на кухне, она заводила разговор о том, как любит его Мария, на какие жертвы ради него она готова и какой у них славный растёт сыночек. Тони отмалчивался, отдавая должное кулинарным талантам хозяйки пансиона. Мариуза намекала, что пора бы ему принять разумное ответственное решение, то есть навсегда связать свою судьбу с судьбой Марии. Тони сердечно благодарил её за ужин и уходил, а Мариуза, вздыхая, собирала посуду: ей было жаль молодых людей, она думала о них, а потом мысли уносили её в дальние неизведанные края, которые назывались Италией и куда скоро прибудет сеньор Дженаро.
В один прекрасный день Тони пришёл с букетом и коробкой конфет, сердечно поблагодарил Мариузу и сообщил, что нашёл себе квартиру. Взял чемодан и ушёл, не оставив адреса.
Узнав об исчезновении Тони, Маркус всплеснул руками: подумать только, а он хотел позвать его работать в свою газету! Как раз сегодня говорил о нём с начальством!
Сам Маркус совсем недавно устроился репортёром в небольшую, но очень бойкую газетку и целыми днями странствовал по городу в поисках сюжетов для репортажей. То же самое он собирался предложить и Тони, но тот внезапно исчез.
Найти его было непросто. Он снял подвальную комнатушку у одного портного. Главным достоинством нового жилища было чистое бельё на постели, менять которое время от времени хозяйка не отказывалась. Даже ванна была в саду и принадлежала соседу— сапожнику, милостиво разрешившему новому постояльцу ею пользоваться. Тони только посмотрел на неё, но воспользоваться не решился, поскольку не любил прилюдно раздеваться, а не раздеваясь, мыться не умел.
— Но зато и цена соответствующая, — вздыхал портной и не обманывал: цена была весьма умеренной.
Устроившись на новом месте, Тони отправился навестить Эзекиела. Тот встретил зятя добродушной улыбкой. Он привязался к Тони и, может быть, больше всех сожалел о его отсутствии. Деловых качеств у Тони не было, зато был дар привлекать к себе людей, выслушивать их с доброжелательным вниманием, уходить от конфликтов.
— Как Камилия? — с порога задал вопрос Тони.
— Каждый день приходит на фабрику, вникла во все тонкости и обнаружила недюжинные деловые способности.
Слова Эзекиела не были пустой похвальбой. Камилия всерьёз заинтересовалась работой, проявила прекрасные организаторские способности и немалую жёсткость. Так, она предложила уволить тех швей, которые не выполняли дневную норму. Маноло, правда, не поддержал её, да и сам Эзекиел, пока не мог на это решиться. Он слишком хорошо знал, что значит лишиться куска хлеба.
— Я рад за неё, — отозвался Тони и выжидательно посмотрел на тестя, который понял его немой вопрос и отрицательно покачал головой.
Тони не стал продолжать расспросы вслух и добавил только:
— Я пришел, чтобы подписать бумаги. Хочу отказаться от доли в фабричном производстве и от части дома, которая причитается мне по закону.
— Подумай, Тони, ты остаёшься совсем ни с чем. Я бы на твоём месте так не поступал, — стал уговаривать его Эзекиел. — Пользуйся пока доходами, а когда устроишься на хорошее место, будешь получать приличные деньги, всё вернёшь. Ты поступаешь неразумно.
— Может быть, — согласился Тони. — Но я никогда не пользовался тем, что мне не принадлежит. Приготовьте, пожалуйста, бумаги, и я их подпишу.
Эзекиел пообещал их подготовить, Тони простился и ушёл. Честно говоря, он надеялся на что— то совсем другое, когда шёл к тестю. После разговора с Эзскиелом руки у него опустились окончательно, он впал в уныние. А после ночной работы в борделе, валился на постель и лежал в каком— то полусне, даже не притрагиваясь к пище.
Эзекиел рассказал жене и дочери о предложении Тони, и Ципора осталась очень довольна поведением зятя.
— Что же ты думала, что Тони мошенник или пройдоха? — сердито посмотрела на мать Камилия. — Чего— чего, а порядочности у него не отнимешь.
— Может, ты еще подумаешь? — спросил дочь Эзекиел. — Такое качество, как порядочность, тоже на дороге не валяется.
— Он меня жалел, а я его жалеть не буду, — с той же резкостью ответила Камилия. — Я его видеть не хочу! Никогда!
«Озлобилась моя дочка, ожесточилась, не прошла для неё даром незадавшаяся семейная жизнь, — вздохнул про себя Эзекиел. — А я не могу сердиться на этого итальянца! Хороший он всё— таки парень!» Он вспомнил, как отозвалась Камилия и о сыне Жонатана. «Конопатый чертёнок! Мы с ним всегда дрались!» — вот что она сказала, а они как— никак выросли вместе, и Самуэл стал взрослым, учился в Америке, а живёт теперь в Германии. Правда, Жонатан говорит, что его сын больше тратит, чем зарабатывает, и всё время просит денег, но зато интересуется и кино, и театром, и вообще, наверное, очень приличный молодой человек. Нахваливая своего сына, Жонатан не скрывает, что был бы рад его женитьбе на Камилии. Эзекиел тоже не возражал бы, чтобы жизнь дочери как— то устроилась, но бедняжка Камилия так озлобилась, так ожесточилась...
И что будет со всеми этими несчастными молодыми людьми — Камилией, Тони, Марией? Никто этого не ведает.
Глава 3
Франсиска уехала, и Маурисиу сделался особенно беспокойным. Надо отдать должное его интуиции, он чувствовал, что в жизни матери происходят серьёзные перемены, и всеми силами стремился им помешать. Спал он беспокойно, вскрикивал, метался, скрипел зубами, вновь и вновь грозился кого— то убить.
Катэрина не спала вовсе. Ей становилось всё страшнее и страшнее. Она уже не раз пожалела о том, что согласилась на замужество с учителем. Но тогда он ей казался недосягаемым идеалом! Когда он вдруг обратил на неё внимание, влюбился в неё, она почувствовала себя счастливой. Красавец в белом костюме открывал ей двери в новую, неизведанную жизнь. Однако жизнь оказалась обыденной, в меру бедной, в меру хлопотной, по сути, мало чем отличающейся от той, какой она жила прежде. А вот муж... Если честно сказать, то она его не понимала. Его слова, его чувства — восхищался Маурисиу или сердился — не находили у неё ответа, ей было трудно уразуметь, чему он вдруг обрадовался, отчего рассердился. Она уставала от непонимания, куда легче и приятнее ей было с малышом, и она понемногу стала избегать мужа. А потом и вовсе пошло что— то страшное и непонятное: приступы беспричинной ярости, готовность наброситься с кулаками на первого встречного.