— У меня сейчас много денег, я живу в прекрасном отеле, и предлагал Тони переселиться сюда вместе с тобой и Мартинью. Но, он отказался! Он, видите ли, очень гордый! — жаловался Марии Дженаро. — Поэтому я прошу тебя: возьми у меня деньги! Потрать их на себя, на внука. Тони же зарабатывает какие— то жалкие крохи!
— Но зато я неплохо зарабатываю здесь, в отеле, — сказала Мария.
— А зачем тебе нужно убирать за постояльцами, если я могу вас обеспечить?
— Я не могу взять у вас деньги без ведома Тони, — твёрдо сказала Мария.
Дженаро совсем погрустнел, о чём— то задумался и вдруг попросил Марию:
— Если со мной что— то случится, научи своего сына играть на фортепьяно. Пообещай мне это, Мария!
— Обещаю, — ответила она. — Только что с вами может случиться?
— Ну, знаешь, я уже не молод... Иногда у меня сердце жмёт... Ты извини, я, пожалуй, выйду сейчас ненадолго на свежий воздух...
Втайне Дженаро ещё надеялся повидать сына до отъезда. Тони придёт! Он просто опаздывает. Может, он уже здесь, а его не пропускает швейцар?
Тони, однако, не было ни в холле, ни у входа в отель. Дженаро прошёлся туда— сюда вдоль парадного входа, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть спешащего на банкет Тони. Но увидел дюжих молодчиков, явно кого— то поджидавших с недобрыми намерениями. Дженаро встревожился: уж не Тони ли они поджидают?
Швейцар, заметив его беспокойство, подошёл к Дженаро:
— Вы кого— то ждёте, сеньор Фсрьяно?
— Да, рассеянно бросил ему Дженаро и в тот же миг услышал, как один из боевиков сказал другому:
— Ты слышал? Это же и есть Антонио Ферьяно! Мы его ждём, а он уже здесь!
— Да, чуть было не прозевали, — отозвался тот и скомандовал: — Приготовиться! Как только швейцар уйдёт в холл...
Тут Дженаро своим чутким ухом уловил щелчок затвора и всё понял. «Как же предупредить Тони? Как его спасти?» — лихорадочно стучало в голове у Дженаро. К несчастью, и швейцар уже направился обратно в холл. «Надо хотя бы остановить его», — подумал Дженаро и в этот момент увидел Тони, торопливой походкой приближавшегося к отелю.
— Сынок, беги! — крикнул Дженаро, но его голос утонул в грохоте стрельбы, которую открыли интегралисты.
Дженаро упал, как подкошенный. Интегралисты тотчас же бросились врассыпную, а Тони подбежал к отцу.
— Папа! Не может быть! Нет, не умирай! Я отвезу тебя в больницу, — говорил он, поднимая на руки истекающего кровью Дженаро.
— Сынок... Ты всё— таки пришёл... А я всё— таки спас тебя... — пробормотал Дженаро, и это были его последние слова.
На шум выстрелов сбежались люди. Рамиру тоже выбежал из ресторана и, увидев, что вместо сына погиб отец, выругался:
— Идиоты! Подстрелили известного пианиста! Ни на кого нельзя положиться!
Эти слова услышал тот сержант, который не так давно указал Жакобину место захоронения расстрелянных забастовщиков.
— Это убийство не сойдёт вам с рук! — открыто бросил он вызов капитану Рамиру. — Я всё видел! Вы устроили здесь засаду на Тони Ферьяно, но по ошибке убили его отца!
— У меня есть алиби, я был в ресторане! — стал оправдываться Рамиру, поскольку вокруг уже было много людей, слышавших смелое заявление сержанта. — А тебя я посажу под арест за клевету!
Но чета Голдсмит и Жонатан, воспринявшие гибель Дженаро как личное горе, взяли под защиту сержанта и, употребив свои мощные связи в правительственных кругах, настояли на возбуждении уголовного дела против Рамиру.
Следствие проходило трудно и тянулось несколько месяцев, однако, в конце концов, вина Рамиру была доказана, и он получил длительный срок тюремного заключения.
Но всё это было потом, а до той поры состоялись похороны Дженаро, на которые пришли не только его родные и близкие, но и вся культурная общественность Сан— Паулу и весь трудовой люд, незнакомый с искусством пианиста— виртуоза, но возмущённый преступным произволом интегралистов. Похороны превратились в настоящую демонстрацию протеста, и власти Сан— Паулу были вынуждены принять к сведению это гневное волеизъявление горожан. С того скорбного дня количество погромов и разбоев заметно поубавилось в городе, потому что полиция получила указание преследовать фашиствующих молодчиков, чего прежде не было и в помине.
Так, далекий от политики Дженаро, своей героической гибелью внёс неоценимый вклад в оздоровление политической ситуации в Бразилии, хотя это и не могло стать утешением для Тони, Марии, их маленького сына, а также доны Мариузы, которая горько оплакивала горячо любимого ею незабвенного маэстро и едва ли не каждый день носила скромные букетики цветов на его могилу.
Фамильный рояль, стоявший в гостиничном номере Дженаро, Тони перевёз обратно в пансион Мариузы, Мария бережно упаковала концертный фрак и прочие вещи маэстро, а вот чековой книжки покойного они так нигде и не нашли. Жонатан и чета Голдсмит были крайне огорчены этим обстоятельством и перевернули вверх дном весь отель, но всё напрасно — сбережения Дженаро бесследно исчезли.
— Какая неприятность! — сокрушался Жонатан. — Теперь эта ужасная пропажа может бросить тень на репутацию моего отеля!
Он и предположить не мог, что чековую книжку Дженаро вынес из номера покойного пианиста не кто иной, как Самуэл, а затем она перекочевала к Камилии.
— Вот, возьми, — сказал Самуэл, вручая Камилии чековую книжку. — Сеньор Дженаро успел накопить довольно много денег, и я не мог допустить, чтобы они достались его наследникам.
— Ты что, стал вором? — возмутилась Камилия, не поняв коварного замысла Самуэла. — Мне нужен Тони, а не деньги его отца!
— Тебе нужен Тони? А как же твоё обещание? — сразу сник Самуэл.
— Оно остаётся в силе, — поспешила исправить свою оплошность Камилия.
— Смотри, не обмани меня! — погрозил ей пальцем Самуэл. — Я делаю всё, чтобы обольстить Марию. Даже перед кражей не остановился. Ведь если Тони получит эти деньги, он сразу же заберёт Марию из отеля, и тогда у меня не будет никакого шанса остаться с ней наедине. Теперь ты всё поняла?
— Да, — ответила Камилия, спрятав чековую книжку в свою сумочку. — Я сама отдам её Тони. Но только после того, как ты скомпрометируешь Марию! Когда Тони совсем упадёт, я подниму его и верну ему деньги отца.
А между тем финансовое положение Тони и Марии было близко к катастрофическому. Они едва сводили концы с концами. Денег хватало только на мелкие расходы и на оплату проживания в пансионе. Теперь они были единственными постояльцами Мариузы и не могли просить её об отсрочке выплаты, как в прежние времена. Мариузе и самой жилось несладко, она стала всерьёз подумывать о том, чтобы продать пансион и купить себе домишко поменьше, поскольку ей не удавалось найти новых постояльцев. Под давлением этих трудных обстоятельств Мариуза также стала благосклоннее относиться к ухаживаниям Бруну за её племянницей.