Она вовсе не призывала женщин выбирать: или работа, или дети. Напротив, исходила из того, что работающая женщина может и должна стать матерью. При одном условии — забота о ее здоровье и обеспечение детей становятся обязанностью государства. Экономическая самостоятельность и полноценное участие в политической и общественной жизни представлялись Коллонтай еще и средствами избавиться от унизительной для женщины необходимости вступать в брак с нелюбимым человеком только для того, чтобы родить и прокормить ребенка…
Александра Михайловна научилась выступать перед немецкой аудиторией, да так умело, что ее постоянно повсюду приглашали. Она ездила по Германии в роли партийного пропагандиста-агитатора. Хвасталась (в хорошем смысле) Екатерине Марковне Соколовой (это ее коллега-публицист) в сентябре 1909 года: «Платят хорошо: десять марок суточных, все переезды на их счет и двадцать марок «за выход». Предлагают прочесть хоть сто рефератов, ей-богу, я разбогатею!»
С 12 по 31 мая 1909 года Коллонтай путешествовала по Германии и Швейцарии, выступала с докладами. Немцам рассказывала о России, русским эмигрантам — о положении женщин. В Женеве выступила с докладом «Семья, любовь и проституция в свете научного социализма».
«Я увидел Коллонтай в Париже в 1909 году, — вспоминал известный писатель Илья Григорьевич Эренбург, — на докладе, или, как тогда говорили, на реферате. Она показалась мне красивой, одета была не так, как обычно одевались русские эмигрантки, желавшие подчеркнуть свое пренебрежение к женственности; да и говорила она о том, что должно было увлечь восемнадцатилетнего юношу, — личное счастье, для которого создан человек, немыслимо без общего счастья».
В конце декабря 1909 года Александра Михайловна ездила по Саксонии, больше месяца выступала перед немецкими рабочими и русскими эмигрантами, рассказывала об отношении социал-демократии к семье, браку, проституции и другим волнующим женщин проблемам.
Британские социал-демократы пригласили Коллонтай в Англию. Вместе с лидером левых немецких социал-демократов Кларой Цеткин (девичья фамилия Эйсснер, она родилась в семье школьного учителя в Саксонии, вышла замуж за эмигранта из России) участвовала в кампании за предоставление избирательных прав всем совершеннолетним, включая женщин.
В Петербурге с 21 по 25 апреля 1910 года проходил I Всероссийский съезд по борьбе с проституцией. Присутствовать на нем Коллонтай не решилась и откликнулась несколькими статьями. И вновь отправилась по Саксонии с докладом на тему «Проституция и бедствия брака в современном обществе».
В августе 1910 года Коллонтай поехала в Копенгаген на Восьмой конгресс Второго интернационала, объединявшего социалистические и рабочие партии. Перед конгрессом состоялась Международная конференция социалисток. Коллонтай выступила с докладом об охране материнства и детства. Ее избрали членом постоянного Международного секретариата по руководству женским социалистическим движением.
В январе 1911 года Александра Михайловна опять ездила по Германии. В феврале отправилась в Италию, где в Болонье выступала во Второй социал-демократической пропагандистско-агитаторской школе для рабочих. Говорила о финляндском вопросе и эволюции семьи. Сообщала Щепкиной-Куперник: «Читаю не только ежедневно, но часто по два раза в день, сверх того — практические занятия со слушателями, дискуссии и т. д. Не успеваю даже поспать нормально и от этого сильно устаю».
В марте 1911 года она вновь выступала в различных немецких городах — о положении в Финляндии («Судьба страны тысячи озер») и об отношении социал-демократов к женскому вопросу. Послушать ее собиралась немалая аудитория.
Необычная женщина из России волновала мужское воображение. В эмиграции — она молода, свободна и открыта для любви — у нее было несколько серьезных романов. И не только с соотечественниками. Среди ее мужчин называли видного немецкого социал-демократа Карла Либкнехта.
«Карл Либкнехт был самым популярным из молодых немецких социалистов, — вспоминала Анжелика Балабанова, — и вождем левого крыла партии. Карл не только выполнял любую работу и брал на себя любые обязанности, какие от него требовались, но он постоянно искал себе новой работы и деятельности. Он отличался страстным, беспокойным и бурным характером. Мне всегда казалось, что этому человеку не суждено умереть в своей постели».
Либкнехт — не единственный, кто волновал сердце Коллонтай. В июле 1910 года она делилась с Щепкиной-Куперник: «Как странно, мои мысли так часто витают возле тебя, моя нежная Танечка с солнечной улыбкой, ты всё еще жива во мне, ясно вижу твои глаза, с их глубокой жизнью, богатой оттенками, слышу твой голос, твой смех, а письма мои стали так редки…
Не писала тебе, так как говорить с тобой о погоде, о новостях в пансионе, о выборах в Баварский ландтаг — казалось диким, а писать о другом, что лежало на душе — было страшно… Ты понимаешь, нельзя касаться того, что еще трепещет, как раненая птица, в душе и содрогается от каждого прикосновения. Но теперь уже я более или менее взяла себя в руки… Главное сейчас работа. Хочется дорваться до нее, ведь сама по себе она дает большое наслаждение. Ты это знаешь, правда? Особенно, когда веришь, что сделаешь нечто большее, чем сейчас тобою сделано…»
Через много лет, в июне 1919 года, в Мелитополе Александра Михайловна почему-то вдруг вспомнит одного из своих мужчин времен эмиграции: «Дивное утро. Цветет белая акация, пьянящий запах и знакомый. Он с чем-то связан. Ах, да: белые, душистые гроздья акации в пригороде Парижа — Пасси, 1911 год. Я живу в дешевом отеле и питаюсь больше земляникой и сырками. Почти не выхожу. С утра до вечера пишу «По рабочей Европе». В третий раз переписываю всю рукопись… А по вечерам сижу у окна, дышу белой акацией, жду к себе П. П.».
П. П. — это Петр Павлович Маслов, по взглядам меньшевик (то есть социал-демократ либеральных убеждений), по профессии — экономист-аграрий.
Петр Маслов учился в Харьковском ветеринарном институте. В 1889 году был арестован по делу марксистского кружка (одного из первых в России), организованного Николаем Евграфовичем Федосеевым (в его кружок входил и Ленин). Маслов отсидел три года и был выслан в Самару. В 1894 году отправился за границу, изучал политэкономию в Венском университете, разрабатывал программу переустройства сельского хозяйства России. Он — автор нескольких капитальных трудов по аграрному вопросу.
В Париж Петр Павлович приехал с женой — Павлиной Масловой (для своих — Павочкой). И у него завязался роман с Коллонтай.
Александра Михайловна вспоминала: «Наши радостные встречи, наши скромные ужины, сыр, хлеб, масло, земляника. И, конечно, разговоры о падении земельной ренты и о законе народонаселения. Хорошо, радостно… Я хлопочу о переводе и издании его книги в Германии. И тут же вечный страх П. П.: а вдруг его жена, Павочка, узнает, что он у меня? Павочка безмерно ревнива.
Как я любила, страдала от его уколов, что так непонимающе, чисто по-мужски наносил мне П. П. И всё-таки я его любила со всей мукой и искренностью. И вот разлюбила. Значит, это возможно? Это только в юности веришь, что если полюбишь, то это навсегда…»