Сократ - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Суриков cтр.№ 41

Вот как описывает оратор Анлокид повеление Алкивиада во время рассматриваемых Олимпийских игр: «Обратите внимание на то, как вообще он обставил свое пребывание в Олимпии. Персидский шатер, превосходящий вдвое палатку официальной делегации, ему привезли эфесцы; жертвенных животных и корм для лошадей доставили хиосцы; поставку вина и прочие расходы он возложил на лесбосцев» (Андокид. IV. 30). Перед нами просто-таки парадоксальная картина; даже трудно представить, чтобы в Греции V века до н. э. афинский политический деятель, пусть даже и крупный, был окружен подобным почитанием, побуждавшим оказывать ему едва ли не сверхчеловеческие, героические почести.

Где бы ни оказывался Алкивиад, он тут же, подобно хамелеону, приспосабливался к новым условиям. По словам Плутарха, «в Спарте он не выходил из гимнасия (помещения для занятий спортом. — И. С.), был непритязателен и угрюм, в Ионии — изнежен, сластолюбив, беспечен, во Фракии беспробудно пьянствовал, в Фессалии не слезал с коня, при дворе сатрапа Тиссаферна в роскоши, спеси и пышности не уступал даже персам» (Плутарх. Алкивиад. 23). Непот добавляет, что, находясь в Беотии, Алкивиад превзошел всех «в трудолюбии и телесных упражнениях» (Корнелий Непот. Алкивиад. 11). Иными словами, повсюду вел себя так, как было принято в данном обществе.

В наибольшей степени запомнилось современникам «спартанское перерождение» Алкивиада. Волею судьбы ему однажды довелось несколько лет прожить в Спарте — этом суровом, воинственном государстве. И вот там-то он особенно резко изменил весь свой образ жизни. Казалось, не осталось и следа от прежнего изнеженного щеголя, который еще недавно, командуя афинским флотом, приказывал делать для себя «особые вырезы в палубе на триерах, чтобы спать помягче — в постели, уложенной на ремни, а не брошенной на голые доски» (Плутарх. Алкивиад. 16). Восхищая самих неприхотливых лаконян, Алкивиад с легкостью перенимал все их обычаи — носил простую одежду, купался в холодной воде, сл знаменитую спартанскую черную похлебку, которую, как считалось, вообще никто не в состоянии отведать, кроме самих граждан Спарты.

Однако под всеми этими личинами скрывался прежний Алкивиад. Воспользовавшись отсутствием спартанского царя Агила II, отправившегося в поход, он вступил в любовную связь с его женой Тимеей, которая даже родила от Алкивиада сына (этот сын, названный Леотихидом, впоследствии, после смерти Агила, даже претендовал на его престол, но проиграл борьбу младшему брату Агида — Агесилаю). Агид, возвратившись и заподозрив неладное, стал с тех пор врагом Алкивиада…

Но все это, впрочем, было уже позже, когда Алкивиад уже повзрослел, — мы несколько забегаем вперед, чтобы дать по возможности максимально полную характеристику человеку, о котором идет речь. Вернемся к его юным годам. Давно уже было высказано предположение, что Перикл прочил Алкивиада в свои политические преемники, поскольку его собственные сыновья Ксантипп и Парад никакими талантами не блистали. Так или не ток (каких-либо позитивных аргументов в защиту этой точки зрения вроде бы нет), несомненно во всяком случае, что отношение самого Алкивиада к своему опекуну осложнялось некоторыми нюансами. Имела место, в частности, ревность молодого аристократа к лидеру афинского полиса; поклонники Алкивиада нашептывали ему, «что стоит ему взяться за государственные дела, как он разом не только затмит всех прочих военачальников и народных любимцев, но и самого Перикла превзойдет могуществом и славою среди греков» (Плутарх. Алкивиад. 6).

Да и в целом Перикл и Алкивиад были слишком уж разными людьми; по отношению к ним можно даже в известной мере говорить о конфликте поколений. Алкивиад решительно не желал принимать тех правил политической жизни в демократических Афинах, которым неукоснительно следовал Перикл. Широко известным стало заявление Алкивиада по поводу тщательной подготовки Перикла к отчетам перед народным собранием: «А не лучше ли было бы ему подуматьотом. как вообще не давать отчетов?» (Плутарх. Алкивиад. 7). Ксенофонт передает чрезвычайно интересную беседу между Периклом и Алкивиадом, еще не достигшим двадцатилетнего возраста. В ходе этого разговора, предметом которого было определение закона, юноша, пользуясь различными ухищрениями софистической эристики, буквально загоняет «первого гражданина» в угол, заставляя того признать, что закон и беззаконие — одно и то же (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. Т. 2. 40–46). Не приходится сомневаться в том, «поданный эпизод, описанный современником, не выдуман .

Таким образом, Алкивиад уже с молодых лет блестяще владел искусством спора, да и в целом был наделен редким даром красноречия (Плутарх. Алкивиад. 10), что, безусловно, имело большое значение в условиях афинской демократии, когда все вопросы государственной жизни решались путем открытого обсуждения и дискуссии . В дополнение к природной одаренности он, естественно, получил прекрасное образование, как и подобало отпрыску знатного рода, готовящемуся к политической деятельности. Юный Алкивиад много общался с подвизавшимися в Афинах софистами.

* * *

Вот такая-то фигура предстала перед нами. На первый взгляд меньше всего может прийти в голову, что у подобного человека могло быть что-то общее с Сократом. А тем не менее они находились в самых близких и теплых отношениях.

Познакомились два афинянина в 430-х годах до н. э. Алкивиад был тогда цветущим юношей, предметом всеобщего восхищения, постоянно окруженным толпой почитателей, вращавшимся в «высшем свете», а Сократ — мужчиной средних лет, отличавшимся, как мы знаем, предельно неказистой внешностью. Казалось бы, что могло привлечь их друг в друге? Но в течение определенного, довольно значительного времени философ и молодой аристократ были почти неразлучны. Их дружба вошла в легенду.

С Сократом, например, напрямую связаны первые эпизоды военной карьеры Алкивиада (Плутарх. Алкивиад. 7). В 432 году до н. э. Алкивиад в восемнадцатилетнем возрасте отправился в свой первый поход и участвовал в осаде города Потидеи на Халкидике (северное побережье Эгейского моря) . В этом военном мероприятии принимал участие и Сократ, даже живший с Алкивиадом в одной палатке. В одной из битв с осажденными Сократ спас Алкивиада от гибели. Следует сказать, что последний отплатил добром за добро и несколько лет спустя (в 424 году до н. э., уже в ходе Пелопоннесской войны) в неудачном для афинян сражении при Делии (в Беотии) сам, служа уже в коннице, пришел на выручку Сократу, отступавшему в рядах гоплитов и подвергавшемуся опасности.

Талантливого юношу привлекало в «босоногом мудреце» то, что он, в отличие от прочих многочисленных поклонников, не потакал его порочным наклонностям, а, напротив, старался их приглушать, воспитывая в нем стремление к истинной доблести. Подробно и ярко рассказывает об этом Плутарх, начиная с упоминания «добрых природных качеств, которые философ усматривал и различал под покровом внешней прелести; опасаясь его богатства и высокого положения, а также бесчисленной толпы сограждан, чужеземцев и союзников, осыпавших подростка лестью и знаками внимания, он старался, насколько мог, оградить его от опасностей, как берегут растение в цвету, дабы оно не потеряло свой плод и не зачахло… Алкивиад, с самых ранних лет избалованный и как бы замкнутый в кругу людей, которые искали только его благосклонности и не давали прислушаться к словам наставника и воспитателя, все же благодаря врожденным своим качествам узнал Сократа и сблизился с ним… Они быстро подружились… В деятельности Сократа Алкивиад видел подлинное служение богам, направленное к попечению о молодежи и ее спасению; он презирал самого себя и восхищался учителем, испытывал горячую благодарность за его доброжелательство и благоговейный стыд перед его добродетелью… Хотя у Сократа было много сильных соперников, временами он крепко держал Алкивиада в руках, воздействуя на присущие ему от рождения добрые качества — трогая своими словами его душу, надрывая сердце, исторгая из глаз слезы; но случалось и так, что мальчик, поддавшись на уговоры льстецов, суливших ему всевозможные удовольствия, ускользал от учителя, и тогда тот гонялся за ним, точь-в-точь как за беглым рабом, ибо одного лишь Сократа Алкмвиад и стыдился, и боялся, всех прочих не ставя ни во что. Вот почему Клеанф и говорил, что Сократ держал своего возлюбленного за уши, оставляя соперникам немало удобных для захвата мест, которые ему самому недоступны, — чрево, срам, глотку… Впрочем, железо, размягченное в пламени, на холоде вновь твердеет, и все частицы его собираются воедино; так и Сократ, едва только брал под надзор раздувшегося от удовольствий и чванства Александра, — тут же словно бы сжимал его и стискивал своими речами, делал робким и смиренным, втолковывая, как он еще далек от истинной доблести» (Плутарх. Алкивиад. 4–6).