— Вот и хорошо! — воскликнул брат. — Пусть этот подонок сдохнет, мне на него плевать!
— Ты только послушай себя! — вспылила я. — Ведь ты говоришь точь-в-точь как Роз-Эме! Ты никогда в жизни не видел этого человека, ни разу не разговаривал с ним — и уже его ненавидишь! А ведь он так хотел с нами увидеться. Даже рисковал жизнью, чтобы нас найти!
— Что ты хочешь сказать? Что мама преувеличивала? Наговаривала на него? Манипулировала нами?
Я пожала плечами и отвернулась к озеру. В то время я была потерянной и слабой. Всего боялась. Пытаясь разобраться в своей истории, я прочитала много книг и статей о радикальном политическом движении, в котором принимал участие наш отец. Я задавалась вопросами о том, что справедливо, а что нет. Бывали дни, когда, исполненная отвращения, я осуждала все формы жестокости, а бывали и такие, когда мне казался близок мятежный дух Пьетро и его товарищей по борьбе. Порой я чувствовала себя полной неудачницей, и тогда меня охватывало желание всё разломать и уничтожить! В такие моменты я с гордостью вспоминала, что я — дочь революционера. И мне бывало очень хорошо, когда я переставала ненавидеть того, кому обязана половиной жизни. Похоже на примирение с самой собой.
— Может, он не такой уж и плохой человек? — прошептала я. — Возможно, пришло время нам… его реабилитировать?
Окто подошёл ко мне. Он дрожал в своей тонкой кофте со скелетом.
— Консо, — произнёс он. — Предупреждаю: если ты поедешь к нему, я перестану с тобой разговаривать. Навсегда.
У меня подкосились ноги. Ну вот и всё. Случилось то, чего я так боялась.
Я повернулась к Ориону. Он стоял, прислонившись плечом к косяку балконной двери.
— А ты?
Орион взглядом попросил подсказки у брата. Губы его задрожали.
— Нельзя нарушать клятву, — сказал он. — Мы же поклялись, все вместе. Правда, Окто?
Окто молча кивнул.
— Но если эта клятва мешает нам жить?! — крикнула я.
— Мне она не мешает, — бросил Окто. — Ни мне, ни Ориону.
— Это ты так думаешь! Вам почти тридцать, а вы до сих пор никого не любили! Почему? Ты, Окто, сбегаешь каждый раз, когда кому-то из девушек вдруг вздумается провести в твоей постели больше чем одну ночь, а Орион прячется под крылышком у Вадима и Лулу, будто ему десять лет! Почему?
Я была в панике, поэтому уже не сдерживала себя и без обиняков швырнула им в лицо болезненное открытие, к которому сама приходила так долго.
— Потому что вы боитесь предать маму! Боитесь полюбить кого-нибудь, кроме неё! Вы ждёте, чтобы она вернулась и наконец позволила вам расти и жить своей жизнью! И не говорите, что это не так, я прекрасно знаю, я сама такая же!
— Ладно, — холодно произнёс Окто. — Хватит.
Даже не взглянув на меня, он вернулся в дом, взял рубашку и куртку, коробку со старыми кассетами и вышел. Спустился по ступенькам и пошёл к машине.
— Окто! Подожди меня! — крикнул Орион.
Окто подождал, пока тот сходил за велосипедом и поставил его рядом с автомобилем.
— Подбросишь до дороги, ладно?
Он осторожно погрузил чудо техники в багажник, закрыл дверцу и сел рядом с братом. Робко и грустно махнул мне на прощанье, но я не нашла в себе сил помахать в ответ. Я стояла одна на террасе, смотрела, как пикап разворачивается среди деревьев, и не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Когда задние огни машины исчезли в густых кустах тропинки, я поняла, что потеряла всё, что имела.
Глава 36
1997–1999
Вернувшись в Париж, я решила, что обойдусь и без поддержки братьев: подумаешь, не очень-то и нужно. Я провела расследование и отыскала номер телефона и адрес Пьетро. Но каждый раз, когда я пыталась ему позвонить, меня охватывала такая паника, что я вешала трубку, не дождавшись ответа. Когда же я собиралась отправиться к нему в гости, всегда возникала какая-нибудь помеха: то дикая головная боль, то температура, а однажды я чуть не попала под автобус. После этого, всё ещё дрожа от пережитого стресса, я решила отказаться от своего замысла.
Короче, я так и не повидалась со своим отцом.
Когда французское и итальянское правительство возобновили переговоры по бывшим террористам, Пьетро Пазини предпочёл тайно покинуть страну, прежде чем его придут арестовывать. Он исчез, и у меня не осталось ни малейшего шанса когда-нибудь с ним поговорить.
Я вернулась на исходную позицию.
Приближался 2000 год, и за несколько месяцев до перехода в XXI век, пока люди опасались апокалипсиса или всемирного компьютерного сбоя
[63], я решила во что бы то ни стало покончить со своим прошлым.
Ничего не сказав Яну, я отправилась в банк.
К тому времени моё состояние изрядно поизносилось, но всё равно на счетах оставалось больше миллиона франков — вполне внушительная сумма. Я сняла все деньги мелкими купюрами, набила ими простенькую дорожную сумку, бросила её в багажник и поехала.
После ссоры мы с братьями договорились предупреждать, если кто-то из нас ехал в лесной дом, чтобы случайно не столкнуться. На этот раз я не стала давать объявление в газете и появилась в лесу без предупреждения, посреди ночи.
Ключ лежал в ящике под половицей, в нашем укрытии никого не было. Дом и озеро в ту ночь полностью принадлежали мне.
Наутро я обшарила кусты вокруг дома. Нашла четыре больших камня, самых тяжёлых, какие смогла отыскать, и положила их в сумку с деньгами. Потом сходила за лодкой, которая, как обычно, лежала под деревьями, погрузила в неё потяжелевшую сумку и поплыла.
Минуту-другую я гребла в лёгком тумане, висящем над поверхностью озера, и, когда мне показалось, что лодка отошла уже на достаточное расстояние от берега, я отпустила вёсла, подняла со дна лодки сумку и бросила за борт.
Глава 37
Суббота
7:30
— Что? — подскочила Нин, выпучив глаза. — Ты хочешь сказать, что выбросила больше миллиона в озеро?
Титания молча кивнула. Она догадывалась, что Нин разозлится, услышав об этом.
— Но это же глупо! Полнейший абсурд!