— Пф! — фыркнула Нин. — Ты, конечно, загнула.
— Не так уж и загнула, зайчонок. Дело было в семидесятых. Тогда все перегибали палку.
Нин не горела желанием знакомиться с подробностями интимной жизни собственной бабушки, поэтому поскорее спросила:
— А твой отец? Его тоже нет на фотографиях?
— Подожди, — остановила её Титания. — Ты забегаешь вперёд.
— Но ведь это его ты тогда хотела поехать искать, когда сидела в «панаре», да? Об этом обещании Роз-Эме шла речь?
— Оставь пока моего отца в покое. Когда придёт время, он займёт своё место в истории.
— Ладно, — вздохнула Нин. — Ты решаешь. Как обычно.
Она поднялась и подошла к стене с фотографиями. Это были обыкновенные снимки, сделанные на дешёвую автоматическую камеру и напечатанные на матовой бумаге, как было тогда принято. Цвета немного потускнели, но Роз-Эме всё равно сражала наповал: царственная осанка, светлые волосы — и такая юная, что сгодилась бы Нин в сёстры.
— Та женщина, которую ты увидишь здесь завтра, будет на сорок лет старше, — предупредила Титания.
— Хочешь сказать, у неё будут седые волосы?
— Это необязательно. Но вот морщины будут точно. И возможно, ходить она будет очень медленно, опираясь на палочку!
— Не верится.
— Мне тоже.
В голосе матери что-то было не так, и Нин вдруг осенило:
— Когда ты её в последний раз видела?
— Роз-Эме?
— Да.
Титания вздохнула и нервно сглотнула. Ответ на этот вопрос повлечёт за собой другие вопросы, которых она предпочла бы избежать.
— Ну что? — спросила она вместо ответа. — Нашла Ориона?
Нин нагнулась ближе к фотографиям и стала вглядываться в них в резком свете лампы. Она узнала свою мать, такую же светловолосую, как Роз-Эме, но более хмурую. Мальчишеской внешностью и ясными глазами Консолата из прошлого была похожа на сегодняшнюю Титанию. Роз-Эме на снимках держала её то за плечо, то за руку, так что непонятно было, чего ей хочется больше: удержать дочь рядом с собой или отдалиться от неё. Что до близнецов, то они всегда стояли бок о бок. Одежда у них была разная (кроме той фотографии, где оба брата и сестра оделись в футбольную форму). Нин поразила красота этих мальчиков. Различить их можно было только по шраму на середине брови у одного из близнецов. За исключением этой маленькой детали, они были совершенно одинаковые. Невозможно угадать, который Орион.
— Присмотрись внимательнее, — сказала Титания. — И увидишь разницу.
Нин слегка отстранилась, ухватившись за лестничные перила. Что она видела теперь? Четыре одинаково освещённых лица, четыре улыбки разной степени вымученности, четыре молодых крепких тела, четыре… нет, три открытых и искренних взгляда, направленных в объектив с вызовом и прямотой. Четвёртый же взгляд вызова никому не бросает. Четвёртый взгляд — отсутствующий, мутный, будто подёрнутый дымкой.
— Вот Орион, — объявила Нин, указывая на того, у которого был маленький шрам.
Титания кивнула.
— После пожара в его глазах что-то погасло, — сказала она. — Никто не смог объяснить почему. Он как будто перешёл на другую сторону.
— На другую сторону чего?
— Не знаю, зайчонок. Может, на другую сторону зеркала, как «Алиса в Зазеркалье».
— Хм… — произнесла Нин. — Теперь я начинаю понимать, почему у тебя в романах всегда происходят несчастные случаи и дело распутывает аутичный инспектор.
Титания изумлённо вытаращила глаза, оторвалась наконец от стены и шагнула к дочери.
— Орвель Шпигель не аутист! — воскликнула она. — Да, он увлечённый, фанатичный и замкнутый, но не…
— И всё-таки это совершенно очевидно, — перебила Нин, указывая на другой снимок. — Прототип инспектора — твой родной брат! Кстати, у Орвеля даже имя начинается так же, как у Ориона, ведь да?
— Я думала, ты не читаешь моих книг, — произнесла Титания удивлённо.
Это правда, Нин остерегалась романов матери. Боялась обнаружить там что-то такое, о чём ей знать не хотелось.
— Разница лишь в том, что у Орвеля нет брата-близнеца, — сказала девушка вместо ответа.
— Это правда.
— Но старшую сестру ты ему всё-таки дала.
— Да.
— А близнеца почему нет?
Фея саспенса открыла рот и на мгновенье застыла так, ни слова не говоря. Она могла ответить на этот вопрос двумя способами: короткая версия («мои романы не имеют никакого отношения к моей жизни») была бы ложью, а долгая постепенно привела бы их к правде.
— Мне надо рассказать тебе об Окто, — сказала она. — И вообще обо всём по порядку. Ты готова слушать?
Нин посмотрела на фотографии. Теперь, когда она увидела их лица, персонажи рассказа обрели плоть и кровь, стали для неё и более близкими, и более загадочными. Ей захотелось узнать их тайну.
— Я тебя слушаю.
Глава 7
Осень 1974
Как-то утром Роз-Эме побросала все наши вещи в «панар», вытащила клинья из-под колёс, и рыба-машина покинула бугристую местность перед домом Жана-Ба, чтобы припарковаться на ровном дворе самого красивого дома во всём Сен-Совере.
Четырёхлетний Окто сразу узнал кованые ворота, тополиную аллею и странную колокольню, которая венчала башню на одном из крыльев здания.
— Не хочу укол! Не хочу укол! — закричал он, пиная ногами кресло перед собой, куда Роз-Эме, за нехваткой места сзади, усадила меня.
— Эй! — возмутилась я. — Я не груша для бокса!
— Чк-чк-чк, — прощёлкал Орион — он делал так всегда, когда в воздухе чувствовалось высокое напряжение.
— Не хочу уко-о-о-о-ол! — Окто завопил пуще прежнего. — Я не болею! Я не бо…
— Прекрати, Окто! — прикрикнула Роз-Эме. — Сегодня никому не будут делать укол, обещаю!
Я тоже узнала этот дом: здесь жил доктор Борд. Но я-то в свои девять лет сообразила, что на сей раз мы приехали сюда не на приём к врачу.
Тем более что доктор Борд ждал нас на крыльце без докторского халата и стетоскопа. На нём были куртка цвета хаки с накладными карманами и сапоги выше колен. Рядом сидел рыжий кокер-спаниель, неподвижный, как на страницах каталога в рубрике «Охота и рыбалка».
— Здравствуйте, дети! — протрубил доктор и помахал над головой собачьим поводком.
Никто из нас ему не ответил.
Когда Роз-Эме потянула ручной тормоз, я скрестила руки на груди и сказала:
— Я остаюсь в машине.
— И я тоже, — немедленно поддержал Окто.
Краем глаза я увидела, как он повторил мой жест, и почувствовала безграничную нежность к младшему брату.