– Я собираюсь задать тебе вопрос, – говорит отец, – и хочу, чтобы ты ответила на него предельно честно. Не думай о том, в какое положение ты поставишь меня и свою маму. Думай лишь о себе и своих потребностях.
– Хорошо.
Он бросает на меня испытующий взгляд.
– Будет ли лучше, если мы с мамой уедем домой?
Вот оно. То, чего мне так хотелось. То, что подают мне сейчас практически на блюдечке. Но я не уверена, что готова взять это.
Я смотрю на отца. Мои губы дрожат, но я не могу сказать «да». Не могу собраться с духом.
Отец правильно понимает мое молчание.
– Что ж, значит, пришло время прощаться, – говорит он с улыбкой. – Я знаю, это не потому, что ты нас не любишь.
– Я люблю вас.
– И мы тебя любим.
Мы столько раз повторяли это друг другу, но никогда эти слова не отзывались так остро в моем сердце.
– Пойду поделюсь новостями с твоей мамой.
– Мне так жаль, – я прячу лицо в ладонях. Мне и правда ужасно стыдно.
– Не стоит переживать, детка. Твоя мама сильнее, чем может показаться на первый взгляд. И она думает в первую очередь о тебе.
Он выходит в коридор. С минуту я жду, затаив дыхание.
Наконец они возвращаются. Мама тут же бросается ко мне и крепко меня обнимает.
– Мы уезжаем, – говорит она.
– Хорошо, – киваю я.
– Я так люблю тебя, – улыбается она мне сквозь слезы. – В тот день, когда ты родилась, я проплакала шесть часов без остановки. Просто потому, что впервые ощутила такую любовь. С тех пор я не переставала любить тебя ни на минутку.
– Я тоже люблю тебя, мама.
Она вытирает глаза и отходит, давая возможность отцу обнять меня на прощание.
– Я горжусь тобой, – говорит он мне. – Да и кто бы не гордился такой дочерью?
– Спасибо, папа.
Ну вот и все. Они поворачиваются и идут к двери.
– Как же я мог забыть! – восклицает вдруг отец.
Он берет со столика коробку и вручает ее мне. Внутри – булочка от Примо. Тесто еще совсем свежее, а глазурь слегка пачкает пальцы.
– Так ты не забыл!
Я до того тронута его вниманием и заботой, что на мои глаза наворачиваются слезы.
– Разве можно такое забыть? – смеется он. И выходит в коридор, к маме и сестре. Сейчас они сядут в такси и поедут в аэропорт. Потом перемахнут через Атлантику и приземлятся в Хитроу.
А я останусь здесь.
С мыслью о том, что мои родители и правда любят меня больше всего на свете.
* * *
Как только Итан отправился на работу, я принялась подыскивать для Шарлемань подходящую клинику.
Утром мне опять было плохо. Я проснулась с тяжелым желудком, но потом вроде полегчало, и я решила перекусить. Открыла холодильник, вдохнула запах бекона… и тут же рванула к туалету. И как только меня стошнило, я ощутила дикий голод.
Вот тут-то я и вспомнила про булочки с корицей.
Схватив пакет, я достала по одной для себя и Шарлемань. Свою я сжевала в пару укусов и тут же потянулась за следующей.
Теперь мы сидим на диване. Я – за ноутбуком, Шарлемань у меня на коленках. Мне важно знать, пускают ли с собаками в общественный транспорт. Конкретной информации тут нет, и я решаюсь положиться на судьбу.
Закрыв квартиру и взяв собачку на руки, я направляюсь к ближайшему супермаркету. Первым делом надо купить ей ошейник и поводок. Я захожу в магазин вместе с собакой, как будто так и надо. Разумеется, я жду окрика, но никто и бровью не ведет. Я заранее придумала отмазку, будто Шарлемань – служебная собака, но никому до нас нет дела. Вообще, если вынужден делать что-то недопустимое, лучше вести себя так, словно все это – в порядке вещей.
Я решаю держаться той же тактики в автобусе. Когда подходит нужный мне номер, я забираюсь внутрь. Шарлемань послушно семенит рядом. Но на этот раз удача не на моей стороне.
– С собаками нельзя, – окликает меня водитель.
– Это служебная собака.
– Я не вижу специальной бирки.
Я пытаюсь спорить, но он тут же обрывает меня.
– Неважно. С собаками в автобус нельзя.
Вздохнув, я выхожу на остановке.
Можно или нет, но я довезу эту собаку до ветклиники!
Я снова возвращаюсь в магазин. Голова высоко поднята, с собакой на руках. Я прямиком иду к школьным принадлежностям и выбираю рюкзак.
– Вообще-то сюда нельзя с собаками, – говорит мне кассирша. – С вас пятнадцать долларов.
– Спасибо, – я делаю вид, будто не слышу первую часть фразы.
Выйдя из магазина, я ставлю рюкзак на тротуар и аккуратно опускаю туда Шарлемань. Затем застегиваю молнию, оставив ей дырочку для воздуха.
Дождавшись очередного автобуса, я забираюсь внутрь с рюкзаком в руках. Со стороны может показаться, что у меня там стопка книг, а не крохотный терьер. Шарлемань сидит тихо, так что эта часть плана удается блестяще.
Мы едем и едем, и в какой-то момент я начинаю сомневаться, тот ли маршрут я выбрала. Но тут за окном мелькает вывеска ветлечебницы, и я жму на кнопку. Автобус начинает тормозить. Я беру рюкзак и подхожу к задним дверям. И в этот момент Шарлемань начинает лаять.
Головы пассажиров поворачиваются ко мне, но я делаю вид, будто я тут ни при чем. Водитель тоже заглядывает в салон, чтобы определить источник шума. На мое счастье, двери открываются, и я спрыгиваю на тротуар. Первым делом я достаю собаку и ставлю ее на землю. Водитель бросает на меня негодующий взгляд, но двери уже закрылись, и автобус потихоньку выползает на проезжую часть.
– Мы молодцы! – говорю я Шарлемань. – Мы их всех облапошили!
Я беру поводок, и мы шагаем к клинике, которая находится совсем рядом.
В вестибюле полно собак. Интересно, почему кошки и собаки издают такой резкий запах? Когда они поодиночке, еще терпимо. Но стоит им собраться вместе…
Я подхожу к девушке за стойкой. Она приветливо улыбается.
– Знаете, – говорю я, – прошлым вечером мы подобрали на улице собаку. Надо узнать, есть ли у нее чип.
– Хорошо, – кивает она. – Пока что все врачи заняты. Но вы распишитесь вот тут, а я посмотрю, когда вас смогут принять.
Она кивает мне на листок с графами. В строке «имя собаки» я пишу Шарлемань. А в качестве хозяйки даю свое собственное имя, хотя это вовсе не моя собака, да и зовут ее наверняка не Шарлемань.
– Мэм! – окликает меня девушка. – Принять вас смогут только в шесть.
– В шесть?
– Да. Мне очень жаль, но весь день у нас расписан по минутам. Вы могли бы вернуться домой, а потом подъехать к шести.