Батя, Батюшко и Бэмби - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Волкова cтр.№ 32

Как это важно — ухаживать. Оля положила сумочку на тумбу и скинула туфли, ощущая ступнями в капроне прохладу пола. Когда за ней ухаживали в последний раз? Обхаживали часто — в основном клиенты, желавшие получить к своему заказу бонус — как «слизень». А вот ухаживать… когда Никите было годика три, один мужчина предпринимал нечто подобное, но, узнав о ребенке, быстро ретировался. Пальто пристроено на вешалку.

А добрый доктор Айболит сегодня ухаживал. Никогда бы не подумала, что он так может — легко и искрометно. Да она много о чем про него подумать не могла. В последний раз он назвал ее Бэмби. Ее — и Бэмби. С ума сойти. В тот момент Оля и правда почувствовала себя маленькой, хотя была почти одного роста с ним. И уж если и ассоциировала себя с какими-либо животными, то все больше с тягловыми и вьючными. А тут Бэмби. Оля всю дорогу до дома вспоминала данное им прозвище, и потом, лежа в кровати, и потом — уже утром. Маленький олененок. Это было неделю назад.

А сегодня — настоящее свидание.

Дома ее приход остался незамеченным, потому что на кухне шли бурные обсуждения. Совместный поход на спектакль сгладил недавние недопонимания, тема театра стала одной из частых, шаль продолжала неторопливо вязаться, но теперь уже казалась не угрозой, а кружевным чудом.

— И вы думаете, что у Славы получится поступить в театральный вуз с первого раза? — послышался голос отца.

— Этого не знает никто, — негромко ответила Изольда Васильевна. — Понимаете, ведь любое поступление в театральное — тут и случай, и упорство, и вера в мечту. Театр — место особое. Если им заболеть, то это на всю жизнь. Поступление для Славы будет проверкой. Можно не поступить сейчас, но попробовать еще раз на следующий год.

— И даже с той же самой приемной комиссией?

— Почему нет? Знаете, Геннадий Игоревич, каждого из нас ведет судьба, и никогда не знаешь, что ждет впереди. Легендарная Татьяна Самойлова не поступила в школу-студию МХАТ, потому что не смогла сыграть этюд, в котором надо было кричать «Пожар!». А потом ее приняли в Щукинское. И эта актриса стала известной на весь мир, снявшись в фильме «Летят журавли» ^[20]. А сколько поступавших смогло сыграть данный этюд и поступить, но в итоге не реализоваться? И еще, Геннадий Игоревич, я хочу, чтобы у Славы в первую очередь жизнь состоялась. Это не обязательно первые роли, а может даже, и не обязательно театр. Кто знает, как сложится… Вся жизнь впереди. Главное, найти в ней свое место, понимаете? Именно свое.

— Понимаю.

Оля стояла в дверях кухни. Собеседники ее не замечали. Отец пил чай, соседка, придерживая дужку очков, внимательно смотрела на нарисованную от руки схему вязания.

— Но для вас всегда был театр?

— Да, — Изольда подняла глаза. — Для меня всегда был театр. И я всегда понимала, играя даже самые крошечные роли, что, выходя на сцену, делаю для людей в зале этот вечер особенным. Не обыденным, а таким, про который они будут потом вспоминать и рассказывать другим. Один очень известный актер однажды сказал, что самая острая наша проблема сейчас — это нехватка любви. И что большинство наших бед — от недолюбленности. А театр позволяет эту нехватку любви восполнить ^[21]. И я согласна с ним. Люди приходят на спектакль, чтобы увидеть любовь, чтобы поверить в нее, чтобы ее прожить вместе с актерами и уйти немного более просветленными и поверившими в лучшее… Ой, Олечка, а мы тут заговорились совсем и не слышали, как ты пришла.

— Дочка, — отец тут же поднялся со стула, — чай горячий, будешь? Я вот тут засиделся-заслушался, хотя давно и домой пора.

— Сегодня пятница, завтра выходной, — Оля зашла на кухню, — можно и поговорить по душам. И даже переночевать у нас. Никиту что-то не слышно.

— А он уже уснул, — Изольда сложила свое вязание в маленькую корзинку. — Начало одиннадцатого ведь.

— И правда, — Оля взглянула на часы.

Кино плюс кафе — это не два часа после работы. Ее резануло в услышанном разговоре слово «недолюбленность». Как много правды было в словах соседки, недолюбленность — вот корень многих человеческих болей и печалей, и жгучей тоски. И одиночества. Недолюбленная женщина — это про нее, про Олю.

— Дочка, я пойду, тебе уже тоже спать пора, — засобирался Геннадий Игоревич.

— Пап, ну куда ты почти в ночь? Правильно я говорю, Изольда Васильевна?

Та всегда отлично все понимала и тут же согласно закивала головой:

— Правильно, Оленька. Нечего в такую темень ехать в другой район Москвы. К тому же я вам еще не рассказала свою идею со стихами.

— Какими стихами?

— Помните, вы жаловались на поэтов, что шлют в редакцию свои опусы? Так вот, почему бы не сделать дополнительно к вашему журналу маленький сборник лучших стихотворений? Скажем, весной. Как раз пора любви. И, допустим, посвятить сам журнальный выпуск самым романтичным местам мира, и туда вложить этот сборник. Что скажете?

* * *

Пятница окончательно стала днем Оли, и у нее даже появилось в квартире Дениса персональное блюдце. Оно заменяет пепельницу, потому что иногда Оля просит курить и, когда курит, всегда думает о чем-то своем. А Дэн каждый раз смотрит, как она курит, и развлекает себя тем, что пытается понять, о чем она думает. А сам думает о том, что с Бэмби очень легко. Она всегда соблюдает негласные правила. И вовремя уходит.

У нее уже в дверях пиликнул телефон, и Оля, мельком взглянув на экран, кратко поцеловала Дениса в щеку.

— Все, такси приехало.

— Какое такси? Что с машиной?

— В ремонте, — перчатки она больше не забывает, держит в руках. — Я побежала.

— Давай отбой такси, — Денис потянулся за курткой. — Я отвезу.

Ее взгляд был полон недоумения. Пару раз нажала на экран, почти не глядя, и убрала телефон в карман.

— На обратной дороге заправлю заодно, все равно надо. Чтобы завтра не тратить время, — непонятно кому и зачем объяснил Денис, запирая дверь. Оля молчала.

Они и в дороге молчали. Ольга сидела, откинувшись на подголовник и прикрыв веки, лишь пальцы на коленях иногда подрагивали в такт музыке. Ноябрьской темноте за окнами машины аккомпанировал женский вокал, печально и даже надрывно певший что-то на португальском. Такие песни имеют специальное название, но Денис его сейчас никак не мог вспомнить. Да и неважно это.

Дорога заняла сорок минут — удачно проскочили. Попрощались сдержанно, ни ему, ни ей не нужны поцелуи на публику, краткие кивки, «созвонимся», хлопнула дверь. Теперь надо ехать на заправку, раз уж выбрался из дома в пятничный вечер. Но Денис сидел и, положив руки на руль, провожал взглядом женскую фигуру, уходящую от него в ноябрьские сумерки. Талию перетягивает пояс, светлые волосы треплет ветер. Уже пора бы надевать шапку, но, судя по всему, головные уборы Ольга не жалует. Порыв ветра едва не сбрасывает сумочку с плеча, и она придерживает ремешок рукой. Так, стоп, шапки нет и не было, а перчатки где?