Собибор / Послесловие - читать онлайн книгу. Автор: Лев Симкин cтр.№ 35

…“На оккупированной гитлеровскими войсками Кубани значительное число местных жительниц сожительствовало с немецкими офицерами и солдатами, – писал Яков Айзенштадт в “Записках секретаря военного трибунала”. – После ухода немецких войск в каждом почти доме, где жили немецкие офицеры и солдаты, на туалетных столиках можно было видеть самую различную парфюмерию из подвластных немцам европейских стран, подаренную немцами своим временным сожительницам”. Бывало такое и на Дону. Известен случай, когда два немецких офицера обвенчались с казачками станицы Старочеркасской, оба сгинули в Сталинграде, а жены дождались в станице с фронта своих советских мужей, которые, не стерпев предательства, с ними развелись. У одной из них в 1943 году родился “немчик”. Сколько было таких детей – неизвестно, вероятно, тысячи, и хотя кто-то из них родился в результате изнасилований, после войны им приходилось несладко, на них вымещали злобу за убитых, за голод и холод.

Печерскому, конечно, было прекрасно известно о том, что в то самое время случилось с ростовскими евреями. В августе 1942 года оккупационными властями было выпущено воззвание “Ко всем евреям города”, где объявлялось, что немецкое правительство намерено переселить их на новое местожительства и что поэтому они должны явиться в определенный день и час на вокзал для отправки, имея при себе не больше двух чемоданов с вещами. В то утро по главной магистрали города – Садовой улице – по направлению к вокзалу длинной лентой тянулись люди, нагруженные тяжелыми вещами. Их скорбный путь завершился в Змиевской балке.

К 30-летию Победы, 9 мая 1975 года, в Змиевской балке был открыт мемориал жертвам нацизма с Вечным огнем, все как положено. Естественно, никакие евреи упомянуты не были. В 1990-е мемориал пришел в плачевное состояние – даже газ в горелку Вечного огня не подавали. В нулевые там установили памятную доску с надписью: “11–12 августа 1942 года здесь было уничтожено нацистами более 27 тысяч евреев”. Потом, правда, ростовские власти одумались и заменили ее другой доской, где вместо “евреев” написали о “мирных гражданах Ростова-на-Дону”. В конце концов, после долгих препирательств в 2013 году еврейской общине удалось добиться упоминания на памятной доске (после “мирных граждан”, разумеется) о том, что “Змиевская балка – крупнейшее на территории Российской Федерации место массового уничтожения фашистскими захватчиками евреев в период Великой Отечественной войны”.

Никак не уйдет в прошлое сталинская логика – растворить евреев в “мирном советском населении”. Людей в соответствии с нею убивали за то, что они были советскими гражданами, хотя на самом деле евреи автоматически подлежали уничтожению, тогда как остальные – только в случае сопротивления или угрозы такового. Так жертв фашистского режима заставили пережить еще одно унижение: то, что побуждало их страдать, было объявлено фикцией и заменено другой – “правильной” – причиной.

После четырех месяцев лечения в госпитале, получив инвалидность, в 1945 году Печерский вернулся в родной город. Его приняли на работу в Ростовский финансово-экономический институт, где он трудился до войны, и даже повысили до заместителя директора по АХЧ (административно-хозяйственной части). В ростовском издательстве, как я уже говорил, небольшим тиражом вышло “Восстание в Собибуровском лагере”. Правда, в книге о лагере, где были одни только евреи, таким образом, никого другого среди восставших быть не могло, слово “еврей” не упомянуто ни разу. Зато в 1946 году в Москве был издан рассказ Печерского “Дер уфштанд ин Собибур” (“Восстание в Собибуре”) в литературной обработке Н. Лурье, где многое было названо своими именами, что объяснялось языком брошюры – идиш. Между прочим, это чудо, что оба издания вообще увидели свет. Спустя год или два они не состоялись бы. В 1947 году по команде ЦК был рассыпан набор “Черной книги”. В числе собранных там Ильей Эренбургом и Василием Гроссманом свидетельств о зверствах нацистов в отношении еврейского народа был очерк “Восстание в Собибуре”, написанный Вениамином Кавериным и Павлом Антокольским на основе рассказа Александра Печерского (его, правда, успели опубликовать в апрельском номере журнала “Знамя” за 1945 год). “Чтение этой книги… создает ложное представление об истинном характере фашизма и его организаций, – так заведующий Управлением пропаганды ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров в докладной записке А.А. Жданову обосновал нецелесообразность ее издания. – У читателя невольно создается впечатление, что немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев”.

Печерского по-прежнему тянуло к театру, он организовал в институте драмкружок, и как только в конце 1947 года подвернулась возможность оказаться поближе к искусству, сразу ею воспользовался – устроился театральным администратором, а точнее, руководителем БОРЗа (бюро организации зрителя).

Когда я узнал, что Печерский после войны работал в ростовском театре, мне сразу припомнилось театральное здание в форме трактора, где в конце 1930-х годов был режиссером Юрий Завадский и играли Николай Мордвинов, Вера Марецкая, Ростислав Плятт. Это сооружение, которое сейчас входит во все учебники архитектуры как яркий образец конструктивизма, мне довелось впервые увидеть в 1970-е годы. Знакомый ростовчанин с гордостью обвел меня вокруг здания, обратив внимание на огромные горельефы, где смешались в кучу кони и люди, опоясанные пулеметными лентами. И добавил, что автор горельефов – скульптор Корольков – в войну бежал из города с отступавшими немцами. Добавил он это шепотом, тогда о таких вещах вслух говорить было не принято.

Как выяснилось, Печерский трудился в другом театре – Ростовском театре музыкальной комедии, где в послевоенные годы, как и в любой провинциальной оперетте, шли “Раскинулось море широко”, “Корневильские колокола”, “Цыганский барон”. Но поскольку я упомянул театр-трактор, мне показалось любопытным срифмовать две судьбы – Александра Печерского и Сергея Королькова. В прошлом десятилетии в честь обоих в Ростове-на-Дону открыли мемориальные доски, причем Королькову – семью годами раньше.

До войны Корольков иллюстрировал Михаила Шолохова и Николая Островского, а во время оккупации рисовал – за еду – портреты немецких солдат и офицеров. Ушел с немцами, не он один, таких было до 30 тысяч жителей бывших казачьих районов. Многие из них впоследствии вернулись на родину, причем отнюдь не добровольно – их выдали союзники. Королькову же посчастливилось оказаться в США. Одна из написанных им там картин – огромное полотно “Выдача казаков в Лиенце” – до сих пор висит в Казачьем доме в Нью-Джерси. Английские солдаты прямо во время богослужения набрасываются на казаков, с тем чтобы выдать их советским властям. На некоторых из “жертв Ялты”, как их принято называть, надета немецкая форма. Размеры корольковского творения поражают воображение – заказчики платили за картину в соответствии с ее площадью, по количеству квадратных единиц.