Собибор / Послесловие - читать онлайн книгу. Автор: Лев Симкин cтр.№ 34

Всю войну геноцид евреев на оккупированной территории замалчивался. В ежедневных сводках Совинформбюро не было ничего (за малым исключением) о гетто и казнях их обитателей, о предназначенных для массового убийства евреев лагерях смерти. Советская пропаганда даже не поминала убитых евреев, заменяя непроизносимую национальность эвфемизмом “мирные советские граждане”, будто боялась оказать услугу пропаганде немецкой. Та ведь изображала СССР как “иудейско-коммунистическое царство”, в котором евреи были коммунистами, а коммунисты – евреями. Можно представить, до какой степени это не нравилось самому Сталину, которого, кстати, часто изображали на немецких листовках в карикатурном образе с ярко выраженными семитскими чертами и окруженного толпой евреев.

Гитлеровской пропаганде внимали десятки миллионов человек на оккупированной территории. Уровень бытового антисемитизма среди них был довольно-таки высок. Массовые убийства евреев воспринимались остальными в основном пассивно – лишь бы нас не тронули. Советской пропаганде было крайне тяжело освещать антисемитскую составляющую нацистской политики, ее освещение подменяли тезисом о том, что “немецко-фашистские захватчики пришли убить славянские народы, а часть обратить в рабство”. Иначе трудно было мобилизовать на отпор врагу население, отягощенное антисемитскими предубеждениями и не испытывавшее особого желания защищать сталинскую власть с ее репрессивной политикой.

Воевавшие на фронте советские солдаты и офицеры не могли не заметить отсутствия реакции на немецкие антисемитские листовки, щедро разбрасывавшиеся с самолетов во фронтовой полосе. Листовка с лозунгом “Бей жида-политрука, рожа просит кирпича!” была отпечатана в сентябре 1941 года тиражом 160 миллионов экземпляров. В одну агитационную авиабомбу вмещалось до 75 тысяч листовок. На оборотной стороне был помещен “пропуск”: “Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов и комиссаров, оставляет побежденную Красную армию и переходит на сторону Германских Вооруженных сил. Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят его и устроят на работу”. Дело даже не в том, что какое-то, пусть и небольшое число из нескольких миллионов советских военнопленных воспользовались этим пропуском. Немало фронтовиков подхватили эту заразу. “Демобилизованные из армии раненые… открыто говорят, что евреи уклоняются от войны, сидят по тылам на тепленьких местечках… Я был свидетелем, как евреев выгоняли из очередей, избивали, даже женщин, те же безногие калеки”, – это из письма редактору “Красной звезды” Д.И. Ортенбергу автора романа “Порт-Артур” А.Н. Степанова.

Арон Шнеер в книге “Плен” приводит воспоминания Л. Ларского. Когда старшина (он же парторг роты) публично высказался о евреях, прячущихся от войны в Ташкенте, а Ларский попытался ему возразить, то услышал в ответ: “Насчет вашей нации немцы правду говорят. Разве против этого наши советские органы возражают? Может, опровержение ТАСС читал? Или на политинформации это опровергали?” Можно представить, какие чувства испытывали евреи-фронтовики.

На видео 1983 года: дома у Печерского собрались ветераны, хлопочет Ольга Ивановна, гости шутят на тему “евреи не воевали”. Печерский шутит: “Мой сержант говорил: в роте – два жида, остальные – в Ташкенте. А я ему: ты хочешь, чтобы на каждого Ивана было по Абраму, да где ж их взять”.

Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, скажу, откуда возник навет, связывающий евреев с Ташкентом – “городом хлебным”. Правда, хлебным он был давным-давно, в Гражданскую войну, во время голода в стране, после нее и в 1940-е годы он таким уже не был, особенно когда туда направили огромный поток эвакуированных. Евреи в нем были заметны. В столицу Узбекистана эвакуировали оборонные научные институты, киностудии, театры, включая Государственный еврейский театр во главе с Михоэлсом. К тому же через Ташкент ехали польские евреи, направляясь в формировавшиеся в Средней Азии дивизии Армии Андерса.

Главный партийный журнал “Большевик” напечатал в январе 1943 года статью о советских героях войны, в которой привел статистику награждений русских, украинцев и белорусов. Евреи упомянуты не были. Тот же Пономаренко был назначен на пост начальника Центрального штаба партизанского движения – за все время его руководства штабом, несмотря на десятки представлений, ни один еврей не был удостоен звания Героя. В армии Героев получали. В конце войны Мирре Железновой, журналистке газеты “Эйникайт”, издававшейся ЕАК, по официальному запросу, подписанному Соломоном Михоэлсом, удалось получить из ГЛАВПУРа данные на 85 евреев, удостоенных высшей советской награды. Публикация этой цифры стала одним из главных предъявленных ей обвинений. В 1950 году судья Чепцов, приговоривший Железнову к смерти, выдаст ее матери лживую справку о том, что журналистка была осуждена к десяти годам лишения свободы без права переписки и скончалась в лагере от воспаления легких.

Стоило Эренбургу упомянуть участвующих в войне евреев, как ему было сверху – одним из руководителей Совинформбюро Кондаковым – указано на то, что говорить о героизме еврейских солдат в рядах Красной армии – “бахвальство”. Насколько мне известно, до настоящего времени не опубликованы официальные данные о национальном составе Красной армии в годы войны. Число погибших евреев на фронтах, по одним сведениям (включая пропавших без вести), 198 тысяч, по другим (не включая) – 142 500. Если экстраполировать эти цифры на их долю в населении страны, видно, что все евреи, которые могли быть призваны в армию, в ней служили. “Пуля меня миновала, чтоб говорилось нелживо: “Евреев не убивало! Все воротились живы!” (Борис Слуцкий).

О пребывании Печерского в госпитале в подмосковной Коломне известно в основном со слов Ольги Ивановны Котовой, заведующей продовольственным отделом, его будущей жены. Она не раз вспоминала, как мужественно себя вел раненый, как, несмотря на собственную боль, чтобы поднять дух товарищей, читал им стихи и играл на рояле собственную музыку. 2 сентября 1944 года Ольга принесла ему экземпляр “Комсомольской правды”. “Это о вас”. Там была перепечатана из малотиражной армейской газеты уже упоминавшаяся мною статью А. Рутмана и С. Красильщика “Фабрика смерти в Собибуре”.

“Сашко – это я” – так Печерский откликнулся на публикацию письмом (его напечатали в газете 31 января 1945 года). За подписью “лейтенант Печерский”. Видно, все еще надеялся на переаттестацию. Сохранилось и другое его письмо с рассказом о восстании в Собиборе от 20 сентября, адресованное секретарю Совнаркома СССР (не знал, что это существующая должность), где он предлагал приехать в Москву и дать показания, “если данный вопрос может интересовать наше правительство”.

Похоже, интереса предложение не вызвало. Зато замполит эвакогоспиталя № 2660, впечатленный рассказом Печерского, попросил записать его на бумаге. Правда, получив, изменил отчество техника-интенданта второго ранга Печерского с “Аронович” на “Александрович”. Осенью 2018 года этот текст нашелся в Центральном архиве Минобороны под заголовком “Историческая справка”.

Тут я должен затронуть деликатную тему, которая всплывала в моих разговорах с Михаилом Левом, Лазарем Любарским, некоторыми родными Печерского. Приведу рассказ Веры Рафалович: “Дядя Шура вернулся в Ростов вначале один, его новая жена приехала позже. Первым делом пришел ко мне в школу, так как не знал, как найти бабушку. Бабушка с Зиной жили в другой квартире, и я его к ним повела. Домой идти не хотел. Потом пошел на свою квартиру, забрал Эллу и привел ее к нам”.