Стражники схватили молодого человека за руки, и он крикнул:
— Я спас вам жизнь!
Каспар вновь сделал знак страже.
— Проклятье, а ведь ты прав. — Герцог покачал головой. — Ну что ж, я бы не хотел, чтобы меня попрекали неуплаченными долгами. Я аннулирую твой титул барона, но оставлю тебе жизнь, сквайр, — и ты очень скоро об этом пожалеешь. — Он взглянул на Амафи: — А с тобой что делать?
— Может быть, цепи снимете, ваша светлость? — не растерялся Амафи.
По мановению руки герцога солдаты освободили бывшего убийцу от цепей. Он поклонился и сказал:
— Надеюсь, что неудача сквайра не умалит моих услуг вашей светлости.
— Нисколько, Амафи. Ты — идеальное оружие, делаешь то, что я прошу, ни больше ни меньше.
Ког взглянул на слугу.
— Ты?..
— Кто-то должен был передать агентам герцога в Саладоре, что ты приехал убить его, — усмехнулся Каспар. — Я никак не мог положиться на ролдемских агентов у себя в Опардуме — они могли бы и не успеть ко времени. Более удачное решение подкупить вашего собственного слугу. Я рассказал ему, как встретиться с одним из моих агентов в Саладоре, а он, в свою очередь, свел его с представителем герцога Дункана, а уж оттуда до герцога Родоски оставался один шаг.
Амафи поклонился Когу.
— Как вы сами заметили в тот вечер, когда мы встретились, хозяин: «До тех пор, пока тебе не представится возможность предать меня, ничем не рискуя». Вот такое время и наступило.
— Ты получишь вознаграждение, Амафи, — сказал Каспар. — А теперь иди и приведи себя в порядок.
— Слушаюсь, ваша светлость, — ответил бывший убийца. — Но будет ли мне позволено дать вам один совет?
— Какой?
— Я достаточно долго служил сквайру Ястринсу, чтобы понять — несмотря на свою молодость, он человек крайне опасный. Лучше бы вы забыли про свой долг и убили его.
— Нет, — ответил Каспар. — Понимаю твои опасения, но я дорожу своей честью, хотя, может, и не совсем обычно ее представляю. — Он помолчал и прибавил: — Но я приму к сведению твое предостережение. А теперь иди.
Когда Амафи удалился, Каспар произнес зловещим тоном:
— Я оставлю тебе жизнь, но проведешь ты ее там, где никто не может выдержать долго, — в Крепости Отчаяния. Если боги милосердны, ты умрешь быстро. Но, по моему опыту, боги редко проявляют милосердие. — Он повернулся к командиру стражи: — В крепости скажете коменданту, что этого человека велено хорошо кормить и запрещено пытать. После того, как ему отрубят правую руку.
Ког стоял словно оглушенный, не в состоянии осознать произнесенный приговор. Он не вымолвил ни слова и когда солдаты схватили его и потащили прочь. Молодой человек лишь бросил последний взгляд на герцога. Восседающий на троне Каспар, казалось, испытывал внутреннюю борьбу, и было непонятно, какое чувство возьмет верх: удовлетворение или раскаяние.
Часть II. СОЛДАТ
«И месть границ не знает…»
Уильям Шекспир, «Гамлет», действие IV, картина VIII (перевод Б. Л. Пастернака)
13
ТЮРЬМА
КОГ СТОЯЛ НА ПАЛУБЕ.
Его снова доставили в порт Опардума. Не прошло и дня с того момента, как его сняли с корабля из Саладора, а теперь он, закованный в цепи, был в трюме уже другого корабля.
Вместо полутора месяцев это путешествие заняло лишь неделю. Ког не мог не думать о побеге и несколько раз испытывал крепость цепей там, где они проходили сквозь большое железное кольцо, прикрепленное к бимсу. Все было безрезультатно, и уже на второй день он впал в полное отчаяние. Через неделю его грубо выволокли на палубу, где стоял капитан корабля.
— Ваше новое жилище, сквайр, — сказал он задушевным тоном, махнув рукой в сторону острова.
Ког глянул туда, куда указывал капитан, и почувствовал, как последняя надежда покидает его. Крепость Отчаяния представляла собой старую башню высотой в шесть этажей, которая высилась над широким, мили в три, проливом между островом и континентом. Мрачно выделялась она на фоне серого зимнего неба, а холодный ветер проникал под одежду Кога.
— Крепость построил один из предков герцога, — сказал капитан. — Тогда ее называли Сторожевой. Когда появился город Форпост, эту крепость перестали использовать, а потом один из прежних герцогов решил сделать из нее тюрьму.
На воду спустили баркас, и Кога заставили сойти в него по веревочной лестнице. Матросы направили баркас к причалу, а капитан помахал рукой ему вслед и вежливо сказал:
— Надеюсь, вам понравится, сквайр!
Ког смотрел на зимнее небо — такое же мрачное, как и его настроение. В лицо летели холодные соленые брызги. Лодку качало — четыре матроса гребли изо всех сил, стараясь как можно скорее добраться до причала. Чем быстрее они дойдут, тем быстрее вернутся на корабль — в тепло и хотя бы относительный уют.
Лодку подвели к причалу, где ожидали трое мужчин в тяжелых плащах. Матросы даже не стали швартоваться — двое удерживали лодку, схватившись за сваи, а еще один указал Когу на короткую лесенку. Ког поднялся на причал, за ним вылез матрос и подошел к встречающим.
— Комендант, вот приговор.
Один из мужчин взял бумагу, а матрос не мешкая спустился обратно в лодку, которую тут же оттолкнули прочь. Человек, которому вручили документы, глянул на Кога и сказал:
— Идем.
Двое других были вооруженные стражники; по виду они мало отличались от уличных головорезов: на них не было формы, а вместо мечей они были вооружены большими дубинами. Ког не сомневался: если он попытается убежать, любой из них такой дубинкой легко сломает ему руку или ногу. Впрочем, осмотревшись по сторонам, он подумал: «А куда бы я убежал?»
Словно читая его мысли, комендант сказал:
— Ты можешь попробовать бежать, по виду ты шустрый, так что перегонишь Кайла и Анатоля, а может, и нет — ты ведь в цепях. Если даже и убежишь, может, и найдешь дорогу к берегу на северной стороне острова, ну и что дальше? Кажется, рукой подать, да? Другой берег, я хочу сказать. Три мили примерно. Но течение понесет тебя к северу, а там акулы и все такое. Это если цепи не утянут тебя на дно. Но, может, ты хороший пловец. Если ты и доберешься до другого берега, еды там не найдешь.
Они подошли к старому подъемному мосту, который, казалось, много лет уже никто не поднимал. На мосту Ког глянул вниз и увидел узкую расселину глубиной футов в двадцать пять; дно ее покрывали острые камни.
— Но может, ты и охотник хороший, — продолжал комендант. — Может, ты и выживешь, хотя сейчас зима. Разведешь огонь и не замерзнешь.
Тут он повернулся, и Ког смог наконец увидеть его лицо. У коменданта тюрьмы не было левого глаза, а глазницу закрывало опущенное веко; на переносице виднелся шрам, словно кто-то рубанул его мечом по лицу. Зубов он тоже лишился и имел во рту хитрое приспособление из дерева, в которое были вставлены зубы — не то человеческие, не то звериные.