Снаружи, во дворе, послышались его шаги. Надо сказать, передвигался старик довольно бодро, ногами не шаркал, не ковылял. Интересно, сколько ему лет? Надо будет спросить. А впрочем, какая разница?
Дождавшись, когда иероглиф высохнет, нойон перевернул листок и, выбрав из стоявших в высоком бронзовом стакане кисточек самую тоненькую, аккуратно вывел: «Елюй Люге». Написал по-русски, так, чтобы никто, кроме него самого, не понял. Взяв листок, посмотрел на свет — не просвечивает ли? Нет. Бумага оказалась хорошей, толстой — именно такую Баурджин и приказал купить.
Итак, Елюй Люге... Почему он написал имя тысячника первым, князь и сам не знал. Наверное, потому что совсем недавно о нём думал. Можно было бы, скажем, начать и с того же Лу Синя или с поэта Юань Чэ... Ну, пусть будет Елюй Люге. Итак, что о нём покуда известно? Тысячник с северного пограничья, сиречь — «господин капитан», глава гарнизона одной небольшой крепостицы. Кстати — какой? И где именно сия крепостица располагается? Каков списочный состав гарнизона? Вооружение? Запас продовольствия? Подъездные пути? Всё это нужно этак ненавязчиво выяснить. Но... Даже, наверное, не это главное. Елюй Люге — кидань (кстати, похоже, именно от этого народа и произошло русское название Китая), а кидани — гордый, некогда имперский народ. Их «Стальная» империя Ляо пала под ударами чжурчжэней не так уж давно, и ста лет не прошло, а это многое значит. Наверняка кое-кто из киданьской знати не прочь восстановить своё бывшее царство. Интересно, как к таким идеям относится тысячник Елюй Люге? А ведь они его тревожат, тревожат — иначе с чего бы он так интересовался старинными рукописями? Странное хобби для военного человека.
Баурджин улыбнулся — интересуется рукописями? Подкинем. Вот как раз ту, приобретённую вчера у Пу Линя. Киданьскую! И дождаться ребят, скоро уже, пожалуй, явятся. Что-то они скажут насчёт торговли старинными списками?
Ладно, оставим пока тысячника в покое. Баурджин взял из толстой пачки чистый листок. Пу Линь. Сосед-каллиграф. Очень и очень неплохо он живёт, этот господин Пу Линь, — и сад, и слуги, и дом — полная чаша. Это что же, всё благодаря каллиграфии? Или есть и иные источники дохода? Какие? Ах да, он же спекулирует дефицитными книжками... а может, и ещё чем иным? Вызнать!
Юань Чэ. Поэт-баталист, если можно употребить такое сочетание слов. Ханец, ничуть не кидань, но, чжурчжэней, похоже, тоже не очень-то жалует. Насколько можно судить — честолюбив, охотник поговорить о древних битвах, и вообще — жаждет самого широкого признания и славы. На что существует? Ах да, он, кажется, родственник какого-то влиятельного вельможи, они там все, собирающиеся у Лу Синя, чьи-нибудь «родственнички». Развели семейственность, ну нет на них справедливых советских законов! Так... Чей родственник этот Юань Чэ? Узнать.
Теперь — сам господин Лу Синь, «начальник коммунального хозяйства западного городского округа». Тоже ханец, но наверняка имеет покровителей среди чжурчжэньской знати, иначе б не попал на столь важную должность. Впрочем, не столь уж важную, сколь доходную. Весьма, весьма доходную. Городское хозяйство, рынки, всякие там санитарные инспекции — это же Клондайк, золотое дно!
Кстати... Баурджин резко отложил листок в сторону. Пора бы нанести визит Цзяо Ли, а то ещё обидится, станет чинить всяческие препоны. Да, давно пора его навестить, да вот на какие такие средства? Деньги-то таяли с каждым днём, а посланец появится только на той неделе, и это ещё в лучшем случае. Что ж, придётся тогда и идти, с каким-нибудь дорогим подарком — с дешёвым к чиновнику такого ранга уж точно не явишься. Скорей бы уж пришёл посланец! Основать торговый дом; ну, «торговый дом» — это, конечно, фикция — быстрых денег не принесёт, а деньги вот уже сейчас нужны, да и потом будут нужны постоянно.
Черт! Князь хлопнул себя по лбу. А вот о деньгах-то он и не подумал. Нет, конечно, посланец привезёт приличную сумму — но ведь и расходы, расходы! Здешнее насквозь бюрократизированное государство живёт по принципу: не подмажешь — не поедешь. Все берут, все — от градоначальника до самого мелкого шэньши на городском рынке. Тут никаких средств не напасёшься. Следует что-то придумать, обязательно придумать. Не пускать привезённые средства в распыл, а вложить в какое-нибудь надёжное и быстро окупающееся дело. Быстро окупающееся... Баурджин хмыкнул — что это вы, товарищ генерал, стали как буржуй мыслить? Да, вот так и стал. А что тут поделаешь? Итак, деньги. Тоже — требующая быстрого решения проблема. Одни проблемы! Впрочем, а кто сказал, что здесь будет легко?
Прибрав на столе, Баурджин вышел во двор. Небольшой такой дворик, уютный, с маленьким аккуратным садиком и свежевыкрашенной скамеечкой у глухой ограды. Скамеечка — это наверняка постарался старик Лао, больше некому, уж не Чен с Лэй же!
Присев на скамеечку, нойон поплотней запахнул халат: вечерело и во двор залетали порывы прохладного ветра. Близилась зима... Зима... Баурджин усмехнулся: здешняя зима монгольской — суровой, с сугробами, ветром и лютой стужей — в подмётки не годилась. Октябрь на дворе — а деревья в полной листве, даже не все пожелтели.
Наступал вечер, тихий, прозрачный, с фиолетовым небом и жёлтыми, слабо мигающими звёздами. Медный свет луны отражался от карнизов дворцов и лихо заломленных крыш пагод, сладко пахло спелыми яблоками и какими-то осенними цветами. Впрочем, что для цветов здешняя осень? Тепло, солнечно, влажно. Почему бы не цвести? Вон, каллиграф Пу Линь даже розы выращивает.
За оградой послышались чьи-то быстро приближающиеся шаги и звонкие голоса. Князь прислушался — кажется, возвращались слуги. Ну да, они. Вот — радостный голос Чена, а вот — какой-то недовольный — Лэй.
— Хозяин нас похвалит, вот увидишь, Лэй! — громко говорил, почти кричал Чен. — Ведь мы же выполнили его поручение.
— За это не нужно хвалить. Это и так само собой разумеется.
— Ох, и зануда же ты, Лэй! Недаром господин Цзяо...
Цзяо?!
Баурджин вздрогнул. Ага! Вот и проговорились... Впрочем, чего уж — и так было ясно.
— Закрой свой рот, Чен, — зло прошипела Лэй. — И никогда больше не упоминай... э... имя того, кого ты только что назвал, иначе...
— Да ладно тебе. — Судя по голосу, Чен явно был испуган.
Нойон покачал головой — жаль, что они так быстро пришли. Была бы подлиннее ограда — может, удалось бы услышать и ещё что-нибудь интересное.
Первым во двор вошёл Чен:
— Ну наконец-то пришли. Интересно, где шляется Лао? Ой! Хозяин!
Он — и возникшая следом Лэй — почтительно поклонились.
Баурджин поднялся со скамейки и повелительно махнул рукой:
— Идите в дом. Там и доложите.
Из всех названных Баурджином городских лавок киданьскими рукописями торговали в двух — в лавке старого Сюй Жаня, что у южных ворот, и совсем рядом — у старьёвщика Фэна, проживавшего, как и сам нойон, в восточном районе, только ближе к городской стене.
— Вообще, я заметила, все торговцы как-то презрительно отзывались о киданьских свитках, — подумав, дополнила доклад Лэй. — Говорили, что не такие уж они и старинные и что настоящие ценители древностей их никогда не купят.