В тот момент Анна Аркадьевна не думала жаловаться, напротив, хотелось превозносить Илью до небес. После слов свекрови расхотелось, выглядело бы как подхалимаж. В последующем она ни разу не заикнулась о каких-либо семейных трениях, ссорах, обидах. Дистанция, которую в их отношениях установила свекровь, со временем стала выгодна Анне Аркадьевне. Потому что дистанция – это два далеко стоящие барьера, кричать из-за которых нелепо. Я к вам не лезу с личными горестями, а вы не докучайте мне со своим нытьем. Так прямо Анна Аркадьевна не говорила, но свекровь была умной и гордой женщиной, отлично знала, что барьеры давно превратились в каменные заборы по пояс, за которыми надо сидеть и не скулить. Возможно, она и пожалела, что сама первые камни в фундамент забора положила, да прошлого не воротишь. Если ты не хочешь, чтобы кто-то распахивал перед тобой душу, то будь готова к тому, что и твои горести воспримутся как неуместное откровение. Свекровь обожала внуков, Лёня и Любаня обожали бабушку – этого оказалось достаточно для мирных необременительных отношений.
И вот теперь, отправляясь на встречу с Иваной, Анна Аркадьевна думала, как хорошо было бы сказать девушке: «Не жалуйся мне на Лёню! Я знаю про его триста тридцать три недостатка, не хочу добавлять к ним еще сто двадцать семь. Он мой единственный сын. Я не стану его любить меньше, даже если он грубит тебе по утрам (спросонья он грубил и мне, прилети ангел небесный, досталось бы и ангелу), даже если он грязнуля и неряха, даже если он периодически блажит и сам не знает, почему блажит. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я перевоспитала сына? Поздно».
Так или примерно так рассуждала и свекровь Анны Аркадьевны, навсегда ее оскорбив. Надо учиться на чужих ошибках. Но что ж они такие соблазнительные?
Анна Аркадьевна впервые присутствовала на показе одежды, и наряды не произвели на нее впечатления, она их попросту не замечала, потому что была поражена худобой девушек-манекенщиц. В телевизоре и на фото они выглядели много краше. По подиуму с каменными отрешенными лицами вышагивали мученицы ГУЛАГа. У Солженицына в «Архипелаге» описываются изможденные женщины-заключенные, у которых выше коленей так мало плоти, что образовался просвет, куда овечья голова пройдет и даже футбольный мяч. Модные наряды в большинстве представляли собой обтягивающие брюки-лосины и курточки. Анна Аркадьевна все таращилась на «футбольный» просвет. А груди! То есть их отсутствие! У Анны Аркадьевны такие припухлости были в двенадцать лет. Вспомнить бюст Вали Казанцевой. Гимн женской плоти. Бедные девочки. На подиум, конечно, кого попало не выпустишь, коротконогой толстушке тут делать нечего. Модель должна быть особенной, как… как Ивана.
– Тебе не предлагали стать манекенщицей? – тихо спросила Анна Аркадьевна.
– Много раз предлагали, – шепотом ответила Ивана, – с условием, что я похудею на пятнадцать-двадцать килограммов.
– Ужас! Ни в коем случае! – воскликнула Анна Аркадьевна, и на нее зашикали.
После просмотра они зашли в кафе. Анна Аркадьевна разразилась гневной филиппикой о женской эксплуатации, с ходу отметя возможные аргументы, вроде того, что девушек никто не неволит. Если общество ставит женщину в такие условия, что для получения денег, известности, славы она должна уродовать свое тело, то это и есть самая настоящая изощренная эксплуатация.
Ивана покивала и тут же спросила:
– Вам не кажется, что в стремлении женщин к красоте изначально заложено издевательство над своим телом, вплоть до уродства? В девятнадцатом веке затягивались в корсеты, теряли сознание, у беременных случались выкидыши. В наше время женщины делают болезненную эпиляцию, татуаж бровей и губ, жуткие пластические операции, травят волосы химической завивкой и доводят себя до анорексии. И всегда, во все века был макияж – желание приукрасить лицо хоть свекольным соком, хоть рисовой мукой, то есть уйти от естественности, иметь другое лицо.
– Не хочешь ли ты мне сказать, что во всем виновато желание нравится мужчинам?
Ответ Иваны ее поразил. Думала, что девочка станет говорить о природном зове, о гормонах, которые затмевают сознание, о биологических часах, которые денно и нощно бьют – надо рожать, ты хочешь рожать, ищи самца, строй гнездо.
– Думаю, что мужчины по большому счету тут ни при чем. В Китае несколько веков девочкам бинтовали ноги начиная с пятилетнего возраста. Для мужчин вид крохотной, десятисантиметровой ножки-лотоса был сильнейшим сексуальным возбудителем и предметом поэтического восхваления. Правда, ножки в туфельке. Без обуви это уродство – зрелище не для слабонервных. В Европе носили платье с откровенным до крайности декольте, но прятали ноги. Подсмотренная щиколотка доводила до безумства, а грудь так себе котировалась. Потом бюст прикрыли и задрали юбки. Подозреваю, – заговорщицки подмигнула Ивана, – мужчинам можно внушить, что угодно. Десятисантиметровую ступню, полуметровую шею, кольцо в носу или квадратную попу.
– Потребительский вкус требует формирования? А если попробовать сделать модным богатый духовный мир?
Они несколько секунд смотрели друг на друга и расхохотались.
Потом говорили о книгах, выставках, театре, кино. Ивана была начитана, следила за искусством и обладала той независимостью суждений, которая не связана с утомительной и раздражающей критикой всего и всех. Анна Аркадьевна призналась, что в ее годы боялась пойти против общего мнения. Например, она терпеть не может Одессу, бывала там дважды, и оба раза жемчужина у моря вызывала чувство дискомфорта, напоминающее брезгливость. Точно попала на шумный базар, где соревнуются в вульгарном остроумии невежественные торгаши. И как же была счастлива прочитать в воспоминаниях Лидии Чуковской об отце, одессите, что он называл этот город фабрикой пошляков. Точно получила индульгенцию, спряталась за спину Корнея Ивановича и теперь, выглядывая из-за его плеча, может откровенно высказываться.
– Я не люблю Высоцкого, – сказала Ивана.
– А я Веничку Ерофеева.
– У меня целый список артистов, которых я считаю бездарными кривляками.
– В моем списке еще и государственные деятели, и телеведущие, и прочие известные личности.
– Пароль не нужен, – Ивана протянула руку, и они обменялись рукопожатием.
Девушка, понятно робевшая при первом знакомстве, теперь держалась свободно и раскованно. При своей марсианской внешности, громадности Ивана не выглядела примороженной снежной королевой с тяжелой поступью, медленными реакциями и жестами, как у робота. Ивана была плавной, изящной и добрую сотню килограммов веса носила с легкостью. Она походила на какое-то доселе неизвестное животное, слегка похожее на тигрицу, только не хищное, хотя и умное, не ласково-коварное, хотя и дурашливое. Девушка, несомненно, обладала тем кокетливым артистизмом, который делает женщину обаятельной, необычной, притягивающей. Если кокетливое жеманство Вали Казанцевой принять за десять, то Ивана выше троечки не поднималась. Однако какая это была троечка! Между легкой игривостью Иваны и откровенным манерничаньем Вали была такая же разница, как между чашечкой эспрессо и бадьей кофе американо.