– Как, Блюбель, столько времени здесь работаешь и до сих пор не умеешь готовить кофе?
– Ну тебя, Макс, я хочу научиться рисовать картинки на кофе.
– Латте-арт! – гордо улыбается Марсель. (Пошел вон, Марсель.) – Я умею рисовать сиськи.
Макс цыкает на Марселя. И улыбается мне:
– Сейчас покажу.
Иногда, разговаривая со мной, он смотрит на мои губы. На голове у него свежая стрижка. Я хочу спросить: «Ты постригся, Макс?» – но, боюсь, это несколько преждевременно.
– Рисуй сиськи, если хочешь чаевые побольше! – снова влезает Марсель.
– Кофе от этого не становится вкуснее, – возражает Макс.
– Зато видно, что ты вкладываешь в это душу.
– О, смотри, вот твой шанс! – В кафе как раз входит старушка с похожей на сардельку таксой. – Иди зарабатывать свои чаевые, Марсель!
Макс смеется и ведет меня к кофемашине.
– Смотри, молоко должно быть блестящим, вот таким. Если в чашке эспрессо, молоко должно улечься поверх эспрессо, чтобы кофе пробивался сквозь него. Это дает эффект ряби, видишь? – Я смотрю, как он осторожно обхватывает чашку ладонью, поворачивает, наклоняет под таким углом, что она скользит ему в руку. – Важно наливать с высоты, тогда будет получаться как надо… При этом наклоняешь и покачиваешь молочник, все нужно делать быстро, а потом…
– Сердечко!
Могла ли я быть в большем восторге!
– Ага. Теперь ты.
– Сначала попробую кофе, – говорю я. – Фу! Нет, по-прежнему гадость.
Макс смеется и протягивает мне чистую чашку. Кофемашина булькает. Я делаю то же, что и он, копируя его точные движения.
– Да, все правильно, только не напрягай так руку… – Он нависает надо мной, как будто хочет забрать чашку. Черт бы побрал мои неловкие ручищи.
– Можно? – мягко спрашивает он.
– Конечно, – смущаюсь я: сейчас он выхватит у меня чашку, потому что не может смотреть, как я испаскудила его любимое дело.
Но вместо этого его теплая ладонь внезапно обхватывает мою руку. Я в трясучке. Кофе тоже трясется. Сердце бьется учащенно. Я немного волнуюсь.
Я-то думала, что достаточно жить своей жизнью, ложиться спать, просыпаться, есть, пить, радоваться жизни и ходить на работу, а твое тело само разберется, влюблена ты или нет. Как будто оно все просчитает, пока ты спишь, а утром, в твое личное время, выдаст тебе все результаты. Когда ты одна, а не наедине с подозреваемым, да еще на работе, да еще рисуешь сердечко на поверхности латте. Как я дошла до жизни такой? Ненавижу себя.
– Ты вся трясешься.
– Я волнуюсь.
– Отчего ты волнуешься? – (Потому что ты сделан из карамели и выманиваешь меня из улья. Гы!) – Я сто раз пытался, прежде чем получилось то, что надо. – Он берет меня за руку. Чувствую, кофе проделывает со мной ту же штуку, что вода в «Парке Юрского периода», в сцене с автомобилем, когда появляется Ти-рекс. Предает меня. Просто-таки ввергает в бездну.
Бум, бум, бум
Сама того не осознавая, я произношу то, о чем только что подумала, вслух. Проклятые мозги, вы подводите меня.
– Ага, это как в той сцене в «Парке Юрского периода», когда появляется Ти-рекс с пластиковой чашкой воды… ну понимаешь… рябь… – Да заткнись уже, Биби.
– Я не смотрел «Парк Юрского периода».
– Не смотрел «Парк Юрского периода»? Извини, но ты что, пещерный человек? Я просто… мы по-прежнему будем дружить или… – (Или тебя можно повысить до звания моего парня.)
Жесть. Я просто отвратительна.
– Да ладно, старье.
– Зато актуальное. Эффекты и сейчас впечатляют. Вот ты меряешь температуру молока термометром, а для меня «Парк Юрского периода» вроде термометра, чтобы определять, хороши ли в фильме эффекты. Если, допустим, фильм новый и с огромным бюджетом, а эффекты все равно хуже, чем в «Парке», то киношка стопроцентно дрянная.
– Ладно, проверю. – Он делает вид, что воображаемой ручкой записывает на ладони «Парк Юрского периода», а потом будто бы выбрасывает воображаемую ручку через плечо. Я хихикаю: более противного смеха вы никогда не слышали.
– И еще этим фильмом я измеряю свое отношение к людям. С тем, кто не видел и/или не любит «Юрский период», я не могу дружить, он не моего круга.
– Погоди… разве в жизни говорят «и/или»?
– Как хочу, так и говорю, елки-палки.
– Какая ты, однако, воображала.
Это я-то?
– Я?
– Ты-ты.
– Вовсе нет.
– Не нет, а да. Я же не говорю, что это плохо, так что нечего обижаться. Но если это оружие, защитный механизм или что-такое… в общем, не стоит использовать оружие против меня.
Я молчу. И краем глаза поглядываю на кофе. Закричать на Макса я не могу, он это расценит как очередное давление.
– Мне нравится, что ты такая. Ты можешь – И/ИЛИ должна – быть самой собой, потому что быть самой собой хорошо, и пожалуйста, не исключай меня из своего круга за то, что я не смотрел «Парк Юрского периода». – Он встряхивает кофейную чашку, изогнув крючком большой палец. – И вообще, у тебя получилось! – Он поднимает чашку, как гончар, вращающий горшок на круге. – Сердечко что надо! – объявляет он. Но я почти не слышу его, потому что сердце скачет в груди и ищет выхода, чтобы шлепнуться на землю, отрастить ножки и помчаться в часовню на собственное обручение.
– По-моему, похоже на разбитое сердце, – смеюсь я и в смущении несу чашку к раковине, чтобы вылить.
– Нет, нет, подожди, – говорит Макс. – Я выпью.
Я смотрю, как он прихлебывает кофе, довольная как слон, если слон вправду бывает довольным. Это я приготовила кофе, который теперь вливается в него через глотку.
Бедная я, бедная.
– Все в порядке? – спрашивает он.
И тут я все-таки брякаю:
– Э-э… ты недавно постригся?
Он потирает голову:
– Да, утром ходил в парикмахерскую.
– Смотрится очень… парикмахерно.
– Парикмахерно, вот именно. – Он улыбается, а Марсель фыркает. Заткнись уже, Марсель.
А мне, чтобы перестать краснеть, впору сунуть голову в холодильник. Моя согнутая ладонь оцепенела от прикосновения и только начинает приходить в себя после ЭТОГО.
Уксус
Я слишком сильно люблю уксус. Попросту обожаю. Обожаю поливать чипсы таким количеством уксуса, чтобы волоски в ноздрях вставали дыбом, уши закладывало, а щеки раздувались. Уксус может быть любым.
С уксусом у меня явное физическое и эмоциональное родство. Я без ума от него. Уксус мне нравится куда больше, чем парни.