Двойной Нельсон - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Шприц cтр.№ 37

— С вас две копейки, господин инженер, — хрипло выдавил из онемевшего горла лже-ларечник и сунул правую руку под прилавок.

«Сейчас достанет револьвер и выстрелит в меня...» — отрешенно подумал Гершуни, машинально протянул руку, взял стакан и стал вливать в себя теплое пойло.

Только сейчас он стал мыслить как человек, которого должны неминуемо убить. Ничего прекрасного в этих мыслях не оказалось, кроме вселенской тоски и печали. Даже крем-сода внезапно приобрела сакральный вкус прощания.

— Вон он. Наш, — уверенно сказал Медянников. — Глаза его, с косинкой. Не спутаешь.

Человек в инженерной фуражке медленно цедил свой стакан лимонадной воды, запрокидывая голову все выше и выше. У лее было понятно, что стакан опустел, но человек этому не верил и как будто ждал, что из запрокинутого пустого сосуда на него снизойдет милость Божья, все страхи пропадут, а подходящие со спины люди окажутся милой компанией, с которой можно будет перекинуться парой шуток.

Ларечник тоже смотрел молящими глазами на Медянникова, ожидая, что его избавят от необходимости говорить какие-то слова, доставать револьвер и стрелять в грудь пьющего человека в инженерской фуражке, о котором он не знает ничего, кроме того, что тот любит крем-соду.

— Две копейки с вас, господин инженер! — взмолился ларечник, стремясь своей жалкой просьбой продлить ощущение мира и отдалить момент объявления войны, после которого придется стрелять и убивать.

«Что он хочет от меня? — подумал Гершуни. — Какие две копейки? Меня убьют, а эти несчастные медные монетки будут жить долго-долго. Путешествовать по миру, не вспоминая обо мне...» Ему стало мучительно больно и стыдно за бесцельно прожитые годы. Ничего-то он не успел. Но надо сделать так, чтобы этой боли никто не увидел. Ведь он человек! Гершуни поставил стакан на прилавок и выпрямился.

Путиловский подходил чуть сбоку и увидел знакомый профиль. Когда после покушения на Сипягина из Мариинского дворца выскочил чиновник и бестолково, на всю Исаакиевскую площадь, стал звать доктора, Путиловский все понял и по старой следовательской привычке оглядел кругом место преступления. Уже потом, сидя в кабинетном кресле, он последовательно восстановил в своей фотографической памяти все, что его окружало: немногочисленных прохожих, извозчиков, фигуру чиновника, расположение конных городовых.

У перил Синего моста стоял тогда человек и курил папиросу. Он запомнился из-за возникшего на миг чувства зависти к курильщику, спокойно наслаждающемуся свежим ароматным дымом, в то время как мир перевернулся, а для кого-то исчез навсегда. Лица Путиловский не заметил и опознать потом по фотографиям никого не смог. Но теперь по очертанию фигуры, по повороту головы он узнал его и обрадовался встрече. Это был человек с Синего моста.

Медянников остановился в метре от Гершуни, помедлил секунду, прокашлялся и задал чисто риторический вопрос:

— Господин Гершуни?

Гершуни чуть поворотил голову в сторону вопрошавшего — то был любитель канареек! Его вели как мальчишку... Предательство! Они не могли, не должны были знать поезда!

— Господин Гершуни,— на сей раз утвердительно произнес Медянников и чарующе улыбнулся.

Совершенно неожиданно для себя и Медянникова Гершуни тоже попытался улыбнуться, но в отличие от улыбки Медянникова получилась тигриная улыбка. Гершуни просто показал зубы, к слову, очень хорошие, крепкие и белые. Острые клычки чуть-чуть выдавались из общего строя, и оскал напоминал тигриный.

Берг зашел сзади, блокируя возможные действия Гершуни. И в этот момент случилось непредсказуемое: ларечник действительно достал из-под прилавка револьвер и действительно прицелился в Гершуни. Более того, он стал судорожно, с видимым усилием давить на курок. Револьвер становился на самовзвод, после чего мог последовать выстрел.

Все замерли. Гершуни окаменел и не смог закрыть рот. Медянникова пробил просто-таки банный пот. Берг стоял за спиной Гершуни и боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ларечника и не вызвать резким движением смертельный выстрел. «Кстати, — мелькнуло у него в голове, — достанется и мне — наверняка пробьет Гершуни насквозь, вон он какой хилый и ненаетый...»

Щелкнул взведенный курок. Счет времени пошел на секунды.

— Налейка, голубчик, водицы. — Путиловский снял котелок и платком протер изнутри ободок из светлой замши. — Жарко. Здравствуйте, господин Гершуни. Добро пожаловать в Киев.

Ларечник посмотрел на револьвер, потом на краник, подумал секунды две и замер, не зная куда подевать орудие убийства. Ствол уставился в живот Путиловскому.

— Давай я подержу, — ласково предложил Медянников и просяще протянул свою лапу,— Не украду, чай...

Лицо ларечника озарилось улыбкой облегчения. Он сунул Евграфию Петровичу револьвер рукояткой вперед — как учили! — и стал как можно быстрее обслуживать просителя, безо всякого намека наливая ту же крем-соду.

Все терпеливо ждали, пока Путиловский мелкими глотками выпьет лимонад.

— Две копейки с вас, ваше благородие.

Ларечник никак не мог выйти из образа, и все невольно оживились. Даже Гершуни не удержался от саркастической улыбки.

— Спиридович заплатит, — усмехнулся Путиловский.— Молодец, служивый!

— Рад стараться, ваше благородие! — и ларечник с облегчением вытянулся во фрунт.

Все вокруг мгновенно пришло в движение: из переулка лихо выкатила крытая карета, со всех сторон посыпались люди самых разнообразных фасонов и профессий. И даже снулый кучер и его лошадка волшебным образом внезапно превратились в лихача с молодецкой харей и скакуна если не арабских, то уж орловских кровей наверняка.

Поднесли заранее приготовленные кандалы и тут же на облучке приспособили их на Гершуни. Он стоял бледный как мел. Все оставалось позади. Впереди виселица и конец жизни. Усилием воли Гершуни-революционный заставил Гершуни, любящего жизнь, поднять руки и картинно поцеловать стылое железо. Во рту появился противный металлический привкус, как будто уже хлынула горлом кровь.

— Да здравствует террор... — Горло пересохло, точно он и не пил минуту назад. — Всех не перевешаете...

— Все не нужны, одного хватит, — усмехнулся Евграфий Петрович. — Бог долго ждет, да больно бьет. Залезай, пока не продырявили...

И легонько пихнул Гершуни в темное нутро кареты. Берг и Путиловский нырнули следом. Медянников кликнул Миракова и, когда тот подбежал рысью, размахнулся и несильно врезал ему в ухо:

— На козлы, титька тараканья!

— Евграфий Петрович! — строго прикрикнул Путиловский. — Вы что себе позволяете?

— Что он себе позволяет! — грузно осев на сиденье, оправдывался на ходу Медянников,— В «Буффе» с Оболенским пиво пил, подлец, а здесь закурился, сволочь! Чуть Гришеньку не проворонил! Да подвинься ты! — прикрикнул он на Гершуни. — Расселся, ровно барин. Не по годам! Чем старее — тем правее, чем моложе — тем дороже...