Черный Леопард, Рыжий Волк - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 186

Земля дрожала, грохоча, будто треснуть собиралась. Из озера поднялась волна и обрушилась на берег, захлестнув и сбив с ног Соголон с мальцом. Соголон замахала руками, чтоб вновь поднять ветер, но земля разверзлась и поглотила ее по самую шею, а потом сдвинулась вокруг нее. Она вопила и ругалась, старалась двинуться, но не могла.

А вот на берегу и Аеси оказался, словно бы никогда оттуда и не уходил. Аеси стоял перед мальцом, разглядывая его, как разглядывают белого жирафа или красного льва. Любопытства больше, чем всего другого. Малец взирал на него точно так же.

– Как мог кто-то подумать, что ты мог бы стать Королем? – произнес Аеси.

Малец зашипел. Он пригнулся от Аеси, как присмиревшая змея, корчась и извиваясь, будто по земле перекатывался.

– Я уничтожила тебя, – заявила Соголон Аеси.

– Ты задержала меня, – бросил в ответ Аеси, проходя мимо ведьмы и хватая мальца за ухо.

– Перестань! Ты же знаешь, что он истинный король, – прикрикнула она.

– Истинный? Вам желательно матриархат вернуть, так? Линию наследования королей от Сестры короля, а не от Короля? Ты, Ведьма Лунной Ночи, кому, как ты утверждаешь, триста лет, ты знать ничего не знаешь об этой линии, какую поклялась защищать, это великое зло во всех землях и во всех мирах ты собираешься исправить?

– У тебя только и есть, что красивые разговоры да ложь.

– Ложь – это считать, что это отвратительное существо способно быть королем. Он едва говорить может.

– Он рассказал Сасабонсаму, где я жил, – сказал я, поднимая свой топорик.

– Скулит да воет, как пес в буше. Сосет кровь из материнской груди, а ведь он даже не вампир, а подражание ему, – говорил Аеси. – И все же я чувствую жалость к этому ребенку. Ничто из этого не творилось по его выбору.

– Тогда и смерть будет не его выбором, – сказал я.

– Нет! – закричала Соголон.

– У тебя, – заговорил Аеси, – одна задача. И ты справилась с ней хорошо, Соголон. Вот оно, бесчестье. Взгляни на то, чем ты пожертвовала. Взгляни на свое обуглившееся лицо, на свою обгоревшую кожу, на все свои пальцы, ставшие одним плавником. Все – ради этого мальца. Все во имя мифа сестринской линии наследования. Тебе Сестра короля рассказала историю того, что у нас творилось? Что эти самые сестры, чтоб зачать королей, сношались со своими отцами? Что всякая мать короля была ему же и сестрой? Что как раз из-за того безумные короли Юга всегда безумны. Даже самые дикие из зверей не делают такого. Вот тот порядок, какой женщина по имени Соголон желает восстановить. Ты, кому три сотни лет.

– Нет в тебе ничего, кроме зла.

– А в тебе нет ничего, кроме глупенькой простоты. Этого последнего безумного короля, Соголон, мы зовем самым безумным за то, что он начал войну, какую ему не выиграть, потому что ему хочется править всеми королевствами. Может, он и безумный, но он не дурак. Угроза, ведьма, грядет не с юга, или севера, или даже с востока, а с запада. Угроза огня и болезней, смерти и гнили идет из-за моря – все великие старейшины, шаманы и йируволо различали это. Я различал это третьим глазом: люди красные, как кровь, и белые, как песок. И только одно королевство, объединенное королевство, способно на противостояние – и лунам, и годам, и векам штурма. И только один сильный король, не безумный и не уродливый кровосос с матерью, сходящей с ума по власти, поскольку ни тот, ни другой не способны ни завоевывать, ни править, ни всем королевством управлять. Эта самая королева из Мверу, знает ли она, почему Акумова династия пресекла эту линию наследования? Он всю ночь говорил это. Угроза надвигалась, дурное поветрие. И этот малец, это маленькое отвратительное существо, он должен быть уничтожен. Нет у тебя ничего, кроме жизни, прожитой во лжи.

– Лжи, лжи, лжи, – пролопотал малец и захихикал.

Мы все посмотрели на него. До сих пор я никогда не слышал, чтоб он говорил. Он все еще корчился и сгибался, касаясь пальцев на ногах, извивался на земле, ухо его Аеси отпустил.

– Он умрет сегодня ночью, – сказал Аеси.

– Он умрет от моего топорика, – сказал я.

– Нет, – сказала Соголон.

– Лжи, лжи, лжи-ха-ха-ха, – вновь залопотал малец.

– Лжи, лжи, лжи-ха-ха-ха, – повторил Найка.

Я и забыл о нем. Он приблизился к ребенку, и оба они раз за разом повторяли это, пока голоса их не слились воедино. Найка остановился прямо перед ребенком.

Тот бросился к нему и прыгнул в его объятья. Найка подхватил его, обвил руками. Малец прильнул к его груди, успокаиваясь, тыкаясь носом, как ягненок. Потом Найка поморщился, и я понял, что малец впился в него зубами. Кровь малец сосал, как грудное молоко. Найка обнял его. Он захлопал крыльями, пока ноги его не оторвались от земли. Поднимался все выше и выше, на этот раз не срываясь и не падая, не проседая от тяжести или своей слабости. Найка вновь захлопал крыльями, и удар молнии, ослепительно-белый и ярче солнца, расколов небо, сразил их обоих. Земля вздрогнула от удара, слишком громкого, чтобы кто-то расслышал вопли мальца. Ударила молния и застыла, вонзившись в них обоих: Найка крепко прижимал к себе мальца, а тот брыкался и вопил, пока длинная молния не заискрилась, вызвав пламя, какое охватило их, мгновенно взметнулось и погасло, не оставив ничего, кроме маленьких тлеющих угольков, пропавших в черной тьме.

– У-у, проклятые короли, у-у, проклятые короли! – завыла Соголон. Выла она до того долго, что когда, наконец, вой ослабел, то перешел в нытье. Я чуял запах сгоревшей плоти и ждал, когда снизойдет на меня хоть что-то: не покой, не удовлетворение, не ощущение праведности отмщения, но что-то, мне не ведомое. Но я знал: я жду его, но я понимал – оно не придет.

Леопард закашлялся.

– Леопард!

Я бросился к нему, и он закивал головой, будто пьяница. Я понимал, что он истек кровью. Вытащил меч у него из груди, и он схватил ртом воздух. Он упал с дерева, я подхватил его, и оба мы свалились на землю. Я прижал ладонь к его груди. Ему всегда хотелось умереть леопардом, только я и представить себе не мог, как бы он сейчас обратился. Он схватил мою ладонь и прижал ее к лицу.

– Беда твоя в том, что никак не получалось у тебя быть кем-то получше плохого лучника. Из-за это у нас и такие гадкие судьбы, у тебя и у меня, – выговорил он. Я держал его голову и гладил по затылку и шее, как кошку бы гладил, надеясь, что от этого станет легче. Он все же пытался обратиться, я чувствовал это под его кожей. Лоб у него утолщался, усы и зубы выросли, глаза засверкали в темноте, только на большее его не хватило.

– Давай телами обменяемся в наших следующих жизнях, – сказал я.

– Тебе отвратительно сырое мясо, и для тебя всегда был невыносим даже палец в твоей заднице, – выговорил он и засмеялся, но смех обернулся кашлем. Кашель сотряс его тело, и из раны на груди у меня меж пальцев стала сочиться кровь. – Никак не надо было приходить к тебе. Никак нельзя было забирать тебя с твоего дерева, – произнес он, кашляя.