Черный Леопард, Рыжий Волк - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 183

Вверху застонал Найка. Я вышел из кустов и нарвался прямо на руку-ногу Сасабонсама, бьющую мне в лицо.

Ударился о землю головой и спиной. Перекатился на колени и опять вскочил на ноги. Он махал крыльями, но те то и дело бились о деревья, тогда он опустился ногами на землю и глянул на меня. Сасабонсам. Я с его морды глаз не сводил. Эти большие белые глаза, шакальи уши, острые нижние зубы, что торчали из пасти, как кабаньи клыки. Все его тело густо заросло черной шерстью, за исключением бледной груди и розовых сосков, на шее ожерелье из слоновой кости, внизу набедренная повязка, от какой меня смех разобрал. Он прорычал:

– Твой запах, я его помню. По нему и шел.

– Тише.

– Выискивал его.

– Молчи.

– Там тебя не нашел. Вот и съел. Малыши, вкус у них странный какой-то.

Я бросился на него, уклоняясь от его удара крылом. Потом подкатился к его левой ноге и рубанул ее обоими топориками. Он передернулся и пронзительно закаркал по-вороньи. «Вечно ты по пальцам ног бьешь», – прозвучал во мне голос, похожий на мой собственный. Топорик едва тронул его. Он попытался схватить меня рукой, но я увернулся, запрыгнул ему на колено и, спрыгивая, махнул ему топориком по морде. Обушок ударил его по скуле, и он сердито рыкнул, потом сильно врезал мне. Рука его проскочила мимо, зато когти оставили на моей груди четыре царапины. Я упал на одно колено, и он пинком отшвырнул меня. Спина моя влипла в ствол дерева, дыхание оборвалось.

В глазах круги пошли. И все пропало. Подбородок упал на грудь, и я увидел свои соски и живот. Голова сделалась тяжелой, глаза еле двигались. Найка стонал и подтягивался на руках. Подбородок мой опять уткнулся в грудь. Взгляд уперся прямо в кулаки Сасабонсама.

– Шесть их за тебя одного. Глянь, какая тебе цена, – проговорил он.

Он еще что-то говорил, но у меня из правого уха кровь потекла, и слух пропал. Бил он мне в лицо, но я пригнулся, и удар пришелся в ствол дерева. Взвыв, он смазал меня по щеке. Я сплюнул кровь себе на ноги, а ноги мои не двигались.

– «Где мои поторики?» – один малыш приговаривал.

Сасабонсам схватил меня за горло.

– Маленький такой шарик, малышок, он пробовал укатиться. Хочешь знать, как далеко сумел? Это он и говорил: «Отец мой вернется и убьет тебя. Зарубит тебя двумя своими поториками».

– Косу.

– Отцом он звал тебя. Отец? Ты же шаром не катаешься. Нет у тебя сейчас никаких поториков. Ты погляди на себя.

– Косу. Ко…

Он опять ударил меня. Я выплюнул два зуба. Длинными пальцами он обхватил мою голову и потащил меня вверх.

Топорики, он говорил, что отец придет и зарубит тварь топориками.

– Ни разу не пискнул. Я его много раз кусал, пока съел.

– Косу.

Сквозь его толстые вонючие пальцы мне видны были лишь проблески света. Когти его царапали мне шею.

– Я уж до позвоночника его на спине добрался, а он все не плакал. Потом он умер. И я прокусил ему затылок и засо…

– Етить всех богов.

Он бросил меня, и покой снизошел на меня, пока я летел, потом все оборвалось, когда я упал на кучу веток и листьев. Он схватил меня за коленку, но я ударом ноги отбросил его. Хихикая, он снова схватил меня за ногу и, продолжая хихикать, потащил из кучи веток. Спиной и головой я ударился о землю, а потом стал двигаться: он потащил меня.

– Ты дурак, и она дура. Она, та в золотом и красном, она только и делает, что сидит. Видел я ее в окно. Только я мальца знаю. Прихожу за ним куда надо, и он за мной идет. Он даже зовет меня, это белый его учит, как звать. Мне малец всегда был без надобности, раз я ему не нужен, ему тот, с молнией, нужен, а зовет он меня, и я прихожу его забирать, а скоро ночь, и я улетаю с ним, а он говорит, мол, слышал я, как мать моя говорила про волка и его щенят, как старается она сделать его своим солдатом, а они живут на обезьяньем хлебном дереве, а я говорю, мол, как раз этот и убил моего брата, слышал я, он говорил это, а малец говорит, мол, полетели, я у тебя на спине, я тебе покажу, а он меня заберет.

Я выдавливал из себя: «Тише», – только слово замирало, еще с губ не слетев. Не знаю, куда он меня тащил, у меня вся спина была ободрана об траву, землю, о камни в воде, потом голова моя ушла под воду, когда он потащил меня по реке, затылком стукнулся я о камень и погрузился во тьму. Когда очнулся, то по-прежнему лежал под водой, кашлял, задыхался, пока он снова не вытащил меня на траву под деревья.

– Беленький тот, красавчик, тот, когда я его давил, пока не увидел, как кровь у него под кожей течет, прелесть просто, он – боец, он боец получше тебя. Научился у того, с двумя мечами. Вдвоем они, я дверь выламываю, а они вдвоем с дерева соскользнули, говорят, мол, сразимся с тобой. И ведь скакнули на меня и ударили, и тот, с двумя мечами, бросил один меч белокоженькому, и он на меня пошел, мальчик этот, он скакнул, и мальчик этот, он меня по башке вдарил: больно, – а взрослый меня в бок прям вот сюда мечом ударил, прям вот сюда, и меч мне в грудную клетку уперся прям вот тут, я двинул его кулаком, и он упал, так белокоженький подбежал ко мне, пригнулся, прежде чем я смог крылом его сшибить, ухватил меня за крыло и проткнул его насквозь, видишь, вон там до сих пор еще дырка, это ее белокоженький проделал, и я схватил его вот этой ногой, схватил его другой ногой да зашвырнул вверх на дерево, он об ветку треснулся и затих. Да-да. А тот, что шарик, он подкатился ко мне сзади и сбил меня с обеих моих ног. И я упал, а он смеялся, так я схватил его, прежде чем он удрать успел, и куснул его, кусок мяса вырвал, сладенькое мясо, сладенькое, сладенькое мясцо, и я еще куснул, а тот волосатый закричал. Он посадил кой-кого из них на лошадь и ударил лошадь. И они ускакали, а он на меня напал, злой такой, а мне злые нравятся, а он все дерется, дерется и дерется, и колет, и рубит, и до глаз моих добирается, меч-то я перехватил, так этот белокоженький свой вонзил мне прямо в зад, и тут я взъярился, да уж.

Он вытащил меня из светлой травы в темную, и надо мной тоже темно было. Я опять пнул его в руку, а он вздернул меня вверх да и шмякнул опять об траву. Кровь опять потекла у меня из уха.

– Схватил я белокоженького и всмятку его, всмятку, всмятку, всмятку, всмятку его, пока из него все соки не вышли. А тот, длинноволосый, он как рыкнет, как рыкнет, как пес все равно, зато дрался он как воин, он с двумя мечами лучше был, чем ты с одним топором. Стой, не дрыгайся, дай я и тебя тоже всмятку, говорю я ему, а он и так делает, и так, будто муха, и рубит меня по спине – кожу рассек! Кожу мне никто не рассекал, уж много лун не приходилось мне собственную кровь видеть, потом он в воздухе через голову прыгает, лучше, чем ты, и всаживает меч мне в пузо, а сам смотрит на меня, а я стою и притворяюсь, чтоб он смотрел на меня, потому как у многих такое понятие, будто там, внизу, что-то есть, а внизу там нет ничего, одно мясо. Вот этой рукой я сшиб его.

Он бросил меня, чтоб руку свою показать.