Черный Леопард, Рыжий Волк - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 159

– Мне с трудом верится, что вы способны хоть на какое-то веселье, – заметил Мосси.

– С большим удовольствием поболтал бы с вами еще о вашей вере в вашего одного бога. Сам я встречался с таким множеством богов.

– Встречался и убивал их, палач богов, – бросила Сестра короля.

Аеси засмеялся:

– Ваш друг Следопыт говорил, что он не верит в верование – я это тоже учел. Думаете, он верит в палача богов? Для этого ему пришлось бы сначала поверить в богов. Ты заметил, Следопыт, что никто больше не поклоняется? Мне известно, что ты не веришь в богов, зато ты знаешь многих, кто верит. Разве не заметил ты, что все больше и больше люди от земли похожи на тебя – и женщины тоже? Ты имел дела с колдунами и шаманами, но когда в последний раз ты видел пожертвование? Принесение в жертву? Святилище? Женщин, собравшихся для восхваления? Етить всех богов, говоришь ты. Я слышал тебя. И – да, пусть обделаются, нынче век королей. Ты не веришь в верование. Я придаю верование казни. Мы одно и то же.

– Я скажу своей матери, что у нее еще один сын. Она посмеется, – сказал я.

– Если ей не помешает член твоего деда у нее во рту.

Кровь ударила мне в голову так, что та покраснела. Я выхватил свой топорик из рук Леопарда, и тот зарычал.

– Тебе, значит, грустно должно быть, раз Соголон мертва и некому видеть тебя насквозь, – сказал я.

– Соголон? Что хорошего во взгляде старой ведьмы лунной ночи, если на нее устремлены сотни взглядов рассерженных духов? Ты не спал в ту ночь, когда ехал в Конгор, так что кто-то, должно быть, предупредил тебя, что я являюсь во снах.

– Я не спал.

– Знаю. Но ты, что у него за спиной, ты спал глубже глухого ребенка.

Он указал пальцем на О́го. Уныл-О́го посмотрел на нас, на руки свои, глянул в окно, опять на себя, будто он услышал что-то, но только не слова.

– Джунгли сновидений любого О́го столь пространны, столь щедры, в них столько открытых возможностей. Порой он был слеп для меня, странствующего в его голове, когда во сне открывал один глаз. Порою во сне он сражался со мною. Не он ли ударом пробил дыру на том судне? Порой из его рта исходило то, что я говорил ему во сне, и иногда люди прислушивались. Разве не так, дорогой О́го? Жаль, что вот эти твои друзья не так много делились с тобой, как мне хотелось бы, не то я бы знал ваши планы в Долинго. Может быть, они не доверяли великану?

Уныл-О́го зарычал, выискивая глазами вокруг, о ком бы мог говорить Аеси.

– И чего я не насмотрелся твоими глазами. Чего не наслушался твоими ушами. Твои друзья, они бы, возможно, посмеялись над тобой. Прошла ли хотя бы луна со времени, когда я говорил твоими устами? Ты не упомнишь. Я говорил, и ты говорил, и тот старец был на крыше и слышал тебя. Меня. Я был тем, кого он слышал, но ты, милый О́го, ты был тем, кто схватил его, сдавил ему горло так, чтоб он крикнуть не смог, и ты своими милыми руками скинул его с крыши.

Я понял, что Уныл-О́го станет выискивать, кто смотрит на него. Я не смотрел. Уныл-О́го так стиснул кулаки, что я слышал, как гнулось железо. Леопард не обернулся. Обернулся Мосси. И сказал:

– Он отец лжи, Уныл-О́го.

– Лжи? Что значит еще одна смерть для О́го? По крайности, он не убил ту девочку-рабыню зогбану, разрешая ей посидеть на своем маленьком О́го. Только она много раз сидела на нем во время его дневных сновидений. Какой же шум устраивала она в джунглях твоих сновидений! Из-за нее я сам дважды семя извергал. А уж этот О́го, тот просто своим извержением едва крышу не пробил. Только какой сон был более буйным: тот, где ты засаживал ей, или тот, где называл ее женой? Думаешь, что ты сделаешь половинку О́го? Я был там. Я был там, когда…

– Не слушай, Уныл-О́го, – предупредил Мосси.

– Не перебивай! Вот ты рассуждал, сможет ли она когда-нибудь полюбить О́го, ты что, первый, кто возомнил себе больше, чем животным?

– Он старается раздразнить тебя, Уныл-О́го, – говорил Мосси. – Он не стал бы выводить тебя из себя, если бы не задумал что-то.

Уныл-О́го зарычал. Я повернулся к нему лицом, однако взгляд мой упал на мальца на плече Нсаки Не Вампи, рот его был широко разинут, будто он собирался укусить ее, но он его тут же закрыл, заметив, что я смотрю на него. Глаза его, широко раскрытые, были черны, черны почти до синевы.

– Раздразнить? – усмехнулся Аеси. – Если бы я хотел раздразнить его, разве не назвал бы его половинкой великана?

Уныл-О́го заревел. Резко развернувшись, я увидел, как он ударил в стену. Сжав кулаки, он потопал в сторону Аеси, но как раз тогда на него, выскочив из тени, навалилась тьма, обхватила так крепко, что он закричал, и вытолкала из комнаты. Леопард прыгнул к Сестре короля и впился клыками в ничто, все еще сидевшее на ее плече. Красная струя ударила ему в пасть. Ничто завопило.

– И в самом деле, етить всех богов, – ругнулся Аеси и полоснул Бунши по горлу. Она упала.

Мосси, выхватив оба меча, бросился к нему. Я метнул топорик. Хлестнул порыв ветра и отшвырнул Мосси к стене, а топорик мой развернул обратно, нацелив мне в лицо, но железо не могло коснуться меня, а потому топор пролетел мимо. Нсака Не Вампи побежала с ребенком к выходу, а Сестра короля взвыла. Аеси повернулся догонять Нсаку Не Вампи, но быстро встал и поймал левой рукой стрелу, отведя ее от лица. Правой рукой он поймал еще одну. Руки его оказались заняты, и третья и четвертая стрелы ударили ему точно в лоб. Я видел Фумели, малый стоял с натянутым луком и двумя стрелами, зажатыми в пальцах. Аеси упал навзничь на пол, две стрелы древками вздетых над строем знамен качались у него в голове. Ничто утратило колдовскую силу и сдохло, став токолоше ^[58]. Птицы, хлопая крыльями и крича, улетели с окна.

– Мы должны уходить, – обратился Леопард к Сестре короля.

Схватил ее за руку и потащил из комнаты. Мне было слышно, как Уныл-О́го бился с невидимыми монстрами, сокрушая одну стену, а потом другую. Я смотрел на лежавшего Аеси, а думал не о нем, а об омолузу, какие нападали всегда сверху, но не сзади. И побежал к Уныл-О́го. Гибель Аеси раскрыла его невидимые чары. Все черное и смолистое, но не омолузу. Красные глаза, но не как у Сасабонсама. Затенения, какие все же можно было сломать, как шею, какой только что хрустнул Уныл-О́го. Я бросился в темноту, прорубаясь топориком сквозь тени, но было полное впечатление, будто я кромсаю плоть и рублю кости. Два затенения набросились на меня, одно ударило меня ногой в грудь, а другое старалось свалить подножкой с ног. Я выхватил нож и вонзил его туда, где полагалось бы быть его яйцам. Он пискнул. Или она. Я взмахнул топориком и ударил в пол, отрубая ему один за другим пальцы на ногах, потом опять вскочил. Затенения бегали вверх и вниз по О́го, приводя его в такую ярость, что он хватал ладонями тьму, правой рукой раскалывал голову, левой шею ломал, а ногами так двоих утоптал, что дыру в полу пробил. Я выкатился из тени, вытянувшаяся рука ухватила меня за ногу. Я эту руку отрубил.