Капкан для крестоносца - читать онлайн книгу. Автор: Шэрон Кей Пенман cтр.№ 55

Следуя примеру Хадмара, караульные отступили, давая им общаться без помех, а когда Ричард попросил вина, впечатлив клириков тем, что сделал это по-немецки, его вскоре принесли. Расположившись за столом, гости засыпали короля вопросами. Тот поначалу отвечал охотно. Рассказал про встречу с пиратами и объяснил, почему взял с собой на разбойничьи галеры всего двадцать человек. Ему не составило труда описать первое их кораблекрушение близ Рагузы и второе на Богом забытом заболоченном берегу, а также про бегство из Герца и Удине. А вот потом слова стали даваться с трудом. Воспоминания о Фризахе ныли, как нагноившаяся рана. А перейдя к Эртпурху, Ричард с тревогой обнаружил, что все вернулось: отчаяние, усталость, голод и холод, ту проклятую лихорадку, страх и стыд сдачи в плен. Рассказывать об этом было все равно что переживать все заново – он словно стоял в доме у хозяйки пивоварни, загнанный в ловушку. Сердце забилось, дыхание участилось, в горле встал ком.

Уильям удивился, почему Ричард вдруг замолчал, но Губерт быстро сообразил. Он приехал под Акру на девять месяцев раньше, чем король, и нередко беседовал с людьми, побывавшими в плену у сарацин. Иные провели в неволе годы. Что прелата поразило, так это нежелание бедолаг говорить о пережитом испытании и явный дискомфорт, когда они все-таки рассказывали о нем. Он обнаружил, что взгляды мусульман и христиан на плен сильно разнятся. Первые крестоносцы не делали попыток выкупить своих – в их глазах взятый в плен рыцарь как бы переставал существовать, его пребывание среди живых только все осложняло. Со временем подход изменился, отчасти благодаря соприкосновению с культурой, где избавление своих рассматривалось как долг. Но болезненное отношение осталось, как и позор. Если их так сильно ощущали простые рыцари и солдаты, то Губерту не составляло труда представить, насколько хуже приходится королю. Особенно такому королю, как Львиное Сердце.

– Повесть о твоем пленении мы выслушаем позже, сир, – резко заявил он. – Пока же давай поговорим про Генриха и про то, какие выгоды он рассчитывает извлечь из своего вопиющего преступления.

Уильям удивился, но облегчение, отразившееся на миг на лице Ричарда, укрепило догадку Губерта, что рана еще слишком свежа, чтобы ее касаться.

* * *

Четверг перед святой неделей оказался для Ричарда днем сюрпризов. Всего пару часов спустя после приезда Губерта Вальтера и Уильяма де Сен-Мер-Эглиза Хадмар ввел в зал еще двух посетителей. Те были облачены в безошибочно узнаваемые белые накидки цистерцианцев. Уставшие с дороги монахи возликовали, что нашли наконец государя, и немного огорчились, узнав, что добрались до него не первыми. Как ни любил Ричард епископа Солсберийского, прибытию этих аббатов из Англии он обрадовался еще сильнее – их приезд говорил о том, что юстициарам и матери известно о его злоключениях.

Цистерцианцы привезли не только новости, но и пачку писем, такую толстую, что Ричарду подумалось, будто каждый лорд королевства отправил свое. Первым он прочитал послание от матери, затем от юстициаров, и когда закончил, то почувствовал, что отныне не так одинок. Ярость писавших едва не опаляла пергаменты, их перья сверкали как клинки, когда они клеймили грубое неуважение к каноническому праву и законам войны. Именно это желал услышать король, а не набожные упования своей супруги на то, что папа Целестин возобладает над императором Генрихом и добудет пленнику свободу.

– Моя матушка пишет, что вы расскажете мне о шашнях, которые развел мой брат с французским королем, – сказал он.

И аббаты рассказали все, что знали об измене Джона. Ричард выслушал, не перебивая, затем принялся расхаживать по комнате, по мере того как внутри у него разгоралось пламя. После смерти Генриха люди вроде Уилла Маршала опасались опалы за верность покойному королю. Но проявив мудрую непоследовательность, Ричард вознаградил тех, кто до конца оставался с Генрихом и не доверял тем, кто покинул его в поисках милостей молодого государя. Не был отвержен только Джон. Мать выражала определенные сомнения по части щедрых пожалований Джону, и Ричард помнил, как ответил ей тогда: «Джонни нужен шанс доказать, что заслуживает доверия, если я буду справедлив по отношению к нему». А затем бросил беспечно, что не видит в Джонни сколько-нибудь существенной угрозы.

Разумеется, он никак не мог предположить, что три года спустя окажется в плену у императора Генриха, неспособный защитить даже самого себя, не говоря уж о далеких доменах. Впервые Ричард сполна понял, что должен был почувствовать его отец, узнав об измене – причем не первой – своего любимого сына. Ему подумалось, не Всевышний ли карает его за роль, сыгранную в падении Генриха. Но эту мысль стоит приберечь для тех бессонных часов, когда он будет пытаться понять и принять волю Господа. Сейчас нужно разобраться с предательством Джонни. К счастью, он знал средство, знал оружие, способное сильнее всего ранить, уязвить гордыню Джонни до самых костей. Насмешка – вот единственная вещь, которой этот мерзавец не в силах стерпеть.

Повернувшись к гостям, он ехидно улыбнулся и заявил:

– Мой братец Джон не из тех, кто способен завоевать королевство. Достаточно кому-нибудь оказать хотя бы малейшее сопротивление.

* * *

Вполне вероятно, это был самый лучший день для Ричарда с момента его отплытия из Рагузы. При всем его врожденном оптимизме, почти три месяца заточения не прошли для него даром. Хадмар фон Кюнринг, хотя держался любезно, а по временам проявлял доброту, не был другом, и Ричард об этом не забывал. Но до неожиданного появления Губерта Вальтера король не осознавал в полной степени своего одиночества. Возможность беседовать с людьми, которым доверяешь, притом беседовать на французском, сильно подняла ему настроение. Когда гости уехали, пообещав вернуться на следующий день, король настолько приободрился, что потянулся за лютней Хадмара. Он прислушивался к музыке у себя в голове и пытался переложить ее на струны, когда поднял голову и увидел стоящего в нескольких шагах от него Хадмара. Лицо австрийца было непроницаемым, что само по себе настораживало.

– Не думаю, что ты пришел сообщить мне о моей королеве, прибывшей по зову супружеского долга, – проговорил король.

– Я получил послание от герцога Леопольда, – сказал Хадмар голосом, выражавшим чувства ничуть не более, чем лицо. – Он пишет, что завтра нам следует отправиться к императорскому двору.

Рыцарь ждал ответа от Ричарда, а не получив его, начал уже было разворачиваться, но задержался:

– Мой герцог сообщил мне, что сумел вырвать у императора клятвенное обещание не причинять тебе телесного вреда.

Ричард делал вид, что увлечен лютней.

– А нам обоим известно, чего стоит слово императора, – сказал он, взяв новый аккорд. Когда король снова поднял глаза, Хадмар исчез.

* * *

В Шпейер они прибыли к вечеру третьего дня, когда уже сгущались сумерки. Было Вербное воскресенье, и большой собор Св. Марии и Св. Стефана был полон верующих. Это напомнило Ричарду, как много прошло времени с тех пор как ему отпускали грехи. Он ожидал, что его препроводят в королевский или епископский дворец, смотря какой из них Генрих сочтет более подходящим для сбора большой толпы, которая соберется поглазеть на унижение английского короля. Когда Хадмар доставил его в предместья собора и поместил в доме каноников, расположенном к северу от большого храма, Ричард решил, что его снова решили придержать до поры, когда Генрих изготовится начать забаву. Но едва переступив порог понял, что ошибся. Выходило так, что император не собирался проводить первую их встречу на людях.