* * *
О планах мужа Беренгария, как обычно, узнала в последний момент, когда он уже возвращался в Руан из кампании в Берри. То было краткое сообщение, где Ричард предлагал ей встретить его в Ле-Мане. Одолев пятьдесят миль и проведя два дня в пути, молодая королева добралась из Бофор-ан-Валле до маленького прибрежного городка. Дело было неделю спустя после праздника Успения Пресвятой Девы. Она обнаружила, что могла бы и не спешить, поскольку Ричард еще не приехал. Прошло еще три дня, прежде чем ликование на городских улицах возвестило о прибытии государя. У Беренгарии не было времени переодеться в нарядное платье и нашлась всего пара минут на то, чтобы посмотреться в зеркало, но она решила, что будет ждать Ричарда во дворе замка и окажет ему и его людям достойный прием.
Короля сопровождали конвой из придворных рыцарей, Вильгельм Маршал со своими рыцарями и Меркадье с отрядом рутье, поэтому нужно было отдать распоряжения, чтобы разместить большинство из них в замке. Следующие несколько часов выдались для Беренгарии беспокойными – следовало оказать должное гостеприимство и позаботиться об ужине для знатных соратников Ричарда. Ее беспокоило, что в их число включили и Меркадье. Несмотря на то, что теперь тот стал лордом Бейнаком, Беренгария была убеждена, что наемник давно продал душу дьяволу, но понимала, что лучше не спорить.
Трапеза проходила весело, поскольку ее придворные рыцари жаждали услышать известия о войне Ричарда в Берри, а Львиное Сердце был всегда рад похвастаться своими военными подвигами. Краткая вылазка на юг получилась весьма успешной – он отнял у французского короля грозную крепость Вьерзон и еще девять замков, и рассказ об этом преобладал над прочими застольными разговорами. Только когда слуги принялись собирать остатки еды, чтобы отдать беднякам, и гости разбились на небольшие группы, Беренгария, наконец, смогла поговорить с мужем.
После того, как они обменялись любезностями, которые казались ей неуместными между женой и мужем, Ричард вежливо поинтересовался ремонтом их дома в Торе. Беренгария заверила, что все идет замечательно, хотя и потеряла интерес к этой затее, когда поняла, что они никогда не будут жить там вместе.
– Хорошо. Ты должна мне как-нибудь все показать, – уклончиво сказал он. – Думаю, ты знаешь про сына Джоанны? – Беренгария кивнула и улыбнулась, и Ричард вопросительно взглянул на нее: – Удивлен, что ты не поехала в Бокер вместе с матерью к родам Джоанны.
В его голосе прозвучала не укоризна, скорее удивление – таким тоном мужчины нередко говорят о непостижимых поступках женщин. Но Беренгария вспыхнула и больше не встречалась с ним взглядом.
– Я… я была нездорова, – солгала она.
Она ужасно стыдилась того, что не присутствовала при рождении ребенка Джоанны. И дело не в том, что испанка завидовала Джоанне или считала ее недостойной удачи и благополучия. Она любила Джоанну и желала ей счастья, но не хотела ехать в Тулузу в компании женщины, узурпировавшей ее законное место, а потом от необходимости наблюдать, как Джоанна подарит своему новому мужу сына или дочь, чего сама Беренгария не сумела. Однако теперь она не могла простить себе этой слабости и старалась хоть как-нибудь оправдаться. Ожидая, что разговор выйдет очень неловким, молодая женщина предложила Ричарду побеседовать наедине.
Она чувствовала, что Ричард постоянно насторожен, и когда он предложил ей руку, чтобы сопроводить в большой зал, ощутила напряжение его крепких мышц. И все-таки к тому, что произошло, когда они вошли в сад, Беренгария оказалась не готова. Августовское солнце поднялось высоко, жар бил в лицо, напоминая ей об Утремере, который теперь казался ей частью жизни какой-то другой женщины. Здесь их никто не мог слышать, и она указала на тенистую решетчатую беседку, предлагая присесть.
Вместо того чтобы идти за ней, Ричард остановился. Глаза сузились и потемнели, как штормовое небо, и сама поза – руки скрещены на груди, ноги широко расставлены – выглядела вызывающе.
– Если ты собралась попрекать меня жестоким обращением с «божьим человеком», Беренгария, не трать понапрасну сил. Я не намерен освобождать Бове.
Она растерянно смотрела на мужа. До сих пор он никогда на нее не злился, никогда не называл полным именем и никогда не смотрел, как сейчас – как на чужого, неприятного ему человека.
– Я и не собиралась этого делать, Ричард, – сказала она, стараясь говорить как можно увереннее. – С какой стати мне просить за него?
– Он епископ, – бросил Ричард, обращая слова в оружие.
Она так яростно затрясла головой, что старательно уложенная вуаль сбилась.
– Я не стала бы этого делать, – повторила она. – Он фальшивый священник и нечестивый человек, который пытался тебя уничтожить.
Сама того не зная, она повторила доводы Ричарда в споре с Губертом Вальтером, и его подозрения отступили.
– Хорошо, что ты поняла, – наконец сказал он. – Я был не уверен, ведь ты часто принимаешь сторону церкви.
Она подумала, что это несправедливо, но сейчас не хотела бросать ему вызов. Склонив голову, чтобы не встречаться с ним взглядом, она сказала:
– Узнав, что Бове у тебя в плену, я ощутила радость, Ричард. – Подозревая, что он все еще не верит, она продолжила: – Я видела в Утремере, как он на каждом шагу старался тебе навредить, даже если это означало уступить Святую землю неверным. Потом Бове опорочил твое доброе имя, беспочвенно обвинив в преступлениях и пытался заключить тебя во французское подземелье. Уверена, что Господь накажет его по заслугам, когда он, в свой черед, предстанет перед небесным престолом. Но я рада, что за свои злые дела он заплатит и здесь, на земле.
Ричард больше не сомневался в искренности жены – хитрить она не умела и была искренней даже во вред себе. Он сам удивился тому, как обрадовало его это проявление верности, на миг увидев ту самую преданную жену, с которой расстался в Утремере. Думая, что давно они не были в таком согласии, он взял ее за руку и увлек на скамью, в беседку.
– Ну, голубка, если не собираешься упрекать меня в отсутствии набожности, то о чем тогда хотела ты поговорить?
Королева вздрогнула от возмущения – ему следовало бы извиниться за такое несправедливое обвинение. Но она поняла, что перемена в тоне голоса Ричарда и его «голубка» – это и есть способ загладить вину, самое большее, на что стоило рассчитывать. Ей безумно хотелось оставить сейчас все как есть – для чего рисковать этим редким моментом согласия между ними? Но знала, что ей следует все сказать.
– Я хотела сказать тебе, что сожалею, Ричард.
– Сожалеешь? О чем, Беренгуэла?
– О том, что сделал мой брат – захватил мои замки, мое приданое. – Подняв глаза, она увидела его изумление. – Должно быть, я узнала про это последней. Тебе надо было мне сказать.
– Я не видел в этом смысла, ведь ты бы только расстроилась.
Всматриваясь в лицо Ричарда, она поняла, что верит ему. Он действительно старался ее защитить. Означает ли это, что он не так равнодушен к ней, как это зачастую кажется? Что он не намерен воспользоваться потерей замков из ее приданого и альянса с Наваррой как поводом для расторжения брака? Впрочем, причина у него и так есть. Она его подвела – за шесть лет брака не подарила ему наследника. А то, что большую часть этого времени они провели порознь, что их разлука за последние три года чаще всего происходила по воле Ричарда – это в глазах их мира не имело значения.