Последний рубеж - читать онлайн книгу. Автор: Шэрон Кей Пенман cтр.№ 67

Некоторых их этих людей Губерт встречал на Сицилии, и, хотя не считал их друзьями, но все же такого они не заслуживали.

– Человек, способный изобрести столь варварское наказание, наслаждается, причиняя боль. Судя по всему этому, тебе повезло, Ричард.

– История все еще не закончена, Губерт. Адольф утверждает, что и Констанция была вовлечена в заговор.

Архиепископ изумленно разинул рот.

– Благословенная Матерь Божья! Неужто?

Ричард пожал плечами.

– По словам Адольфа, она сильно рассорилась с Генрихом после того как он учинил расправу над графом Ачеррским и многими остальными, а потом изуродовав сына Танкреда. Мало кого из женщин подобное не ужаснуло бы. И по крайней мере один из убитых приходился Констанции родственником. Адольф даже утверждает, что папа знал о заговоре и одобрил его, во всяком случае, своим молчанием. Правда ли Констанция в нем замешана, или нет, но Генрих явно в это поверил. Он заставил ее присутствовать при казни Жордана Лапена, который тоже доводился ей родственником, и смотреть, как ему приколачивают корону.

– Боже! – Губерта, церковника светского, опытного политика и закаленного в боях солдата, трудно было удивить фактами, подтверждающим склонность людей к насилию. Но его потрясло услышанное о жизни на некогда мирном острове Сицилия.

– Известно ли об этом леди Джоанне? Я помню, как тепло она относилась к императрице.

– Я ей пока не сказал. Ее ребенок должен появиться на свет в этом месяце, и я решил, что лучше пока подождать, ведь она будет переживать за Констанцию. У Генриха теперь есть наследник, и для того, чтобы предъявлять права на сицилийский трон, Констанция ему уже не нужна. Он может править и через Фридриха, которому еще нет и трех лет.

Ричард снова погрузился в тягостное молчание – он думал о том, как огорчится сестра, узнав об опасности, угрожающей Констанции, о Танкреде и его несчастном ребенке, вспоминал, как самодовольно ухмылялся Генрих, когда Ричард преклонял перед ним колени, принося присягу немецкому императору в большом зале, в Майнце.

– Вот чего я не могу понять, – с горечью произнес он, – так это почему Церковь не предпринимает ничего, чтобы обуздать этого человека. Он участвовал в убийстве епископа Льежского. Он почти три года держал архиепископа Салернского в заточении в Трифельсе. Епископ Катании был одним из тех, кого он приказал ослепить. Почему же церковь не защищает своих?

У Губерта не было ответа, по крайней мере такого, какой приличествовал главе английской церкви. Целестин чересчур труслив, чтобы открыто бросить вызов немецкому императору, он не забыл, как отец Генриха ввел войска в Рим и отправил папу в изгнание, во Францию. Но Губерт считал, что прелату не подобает непочтительно отзываться о святом отце, хотя стоило бы. Напомнив себе, что его первейший долг сейчас – быть с церковью, а не с королем Англии, он попытался для приличия вступиться за престарелого папу.

– Он самым серьезным образом возражал против этих бесчинств. Но он пожилой человек, ему за девяносто…

– Жаль, что папы не уходят в отставку, – язвительно ответил Ричард. – Пока я был в Германии, архиепископ Кельна именно так и сделал, объявив, что он слишком стар и слаб для исполнения своего долга, и освободил дорогу своему племяннику Адольфу, занявшему его место. Но папа цепляется за свою власть, как ракушка за дно корабля. Нам же остается только надеяться, что скоро Всемогущий сам призовет к себе этого бесхребетного старика.

Ричарду подумалось, что трусливому Целестину покажется проще вынести приговор против Андре и Денизы, чем отказать одному из собственных архиепископов.

– Однако в деле против архиепископа Руанского папа принял решение в твою пользу, – мягко возразил Губерт. Эта беседа о папской власти напомнила ему о предстоящей неприятной обязанности, и он неохотно попросил короля о встрече наедине.

* * *

– Ты ведь не всерьез? – Ричард недоверчиво уставился на архиепископа. – Ты защищаешь этого предательского, мерзкого пса из преисподней? Если Бове – благочестивый сын церкви, тогда я скоро достигну святости.

– Я не защищаю его, – торопливо произнес Губерт. – Я только говорю, что мы не можем игнорировать факт, что он является прелатом святой церкви, нравится нам это или нет. У меня есть письмо от Пьетро из Капуи, папского легата. Он отправился к французскому двору и выражает возмущение тем, что ты удерживаешь в заключении епископа, к тому же угрожает наложить на Нормандию интердикт.

– Ты просишь, чтобы я отпустил его? Не стану этого делать даже под залог собственной души.

– Нет, я не прошу, Ричард. Но удерживать Бове означает вызвать напряжение между Англией и папой. Ты должен держать это в уме.

– А у меня ведь так много причин для благодарности папе! Своей свободой я обязан матери и моим вассалам. Папе я не должен ничего!

Ричард был так зол, что Губерт не стал больше спорить, понимая, что это ни к чему не приведет. Но его молчание не охладило гнев короля. Лицо Ричарда раскраснелось, губы упрямо сжимались, он смотрел на старого товарища, как на врага.

– Бове в ответе за то время, что я провел в Трифельсе, в кандалах. Он побуждал Генриха мучить меня, чтобы сломить мой дух. Он приходил издеваться над моими страданиями, наслаждался, перечисляя все, чего я не должен был больше испытывать, говорил, что мне никогда не увидеть солнца, не почувствовать капель дождя на лице, никогда больше не быть с женщиной, не скакать на лошади, не услышать музыки, что я сгнию один, во тьме…

Ричард остановился, оборвав фразу на полуслове. В самом ли деле Бове так издевался над ним? Или это пришло из кошмарных снов, что до сих пор терзают его по ночам? Эти сны так тревожили Ричарда именно из-за своей полной и беспощадной реальности. Но никогда прежде они не представали перед ним в свете дня, как сейчас, и Ричарда потрясло то, как расплывалась грань между прошлым и настоящим. Отвернувшись от Губерта, он подошел к окну, распахнул его и стал молча вглядываться в темный силуэт, четко очерченный на фоне подсвеченного красным неба: то был замок, возводимый одной его волей, где каждый камень – подтверждение власти, которой он еще обладал, власти над другими людьми, над превратностями войны и над своей судьбой.

Губерт, потрясенный силой чувства в голосе Ричарда, проклинающего Бове, больше не мог говорить. Когда король отошел от окна, его гнев еще тлел, но уже не в полную силу.

– Бове клеветал на меня по всему христианскому миру. В Шпейере я попался в паутину его лжи, а когда смог вырваться, он постарался сделать все, чтобы я умер во французском застенке. Я никогда не прощу его. Никогда.

– Я об этом и не прошу – тихо ответил Губерт. – Просто я слышал, что ты согласился взять выкуп за мессира Гийома де Мелло и других взятых в плен рыцарей, но не за Бове. Ты отказался от предложенных за него десяти тысяч марок. Это правда?

– Да, верно. Я никогда его не отпущу.

– Понимаю, – ответил Губерт. – Я только прошу тебя облегчить условия его заключения. Пока с ним обращаются так сурово, будут продолжаться споры о его плене. Я прошу не ради него – ради паллия, который он вправе носить.