– Смею предположить, они только что обнаружили, что Меркадье решил нанести им визит, – Ричард откинулся на спинку скамьи и захохотал. – Бедный Филипп… Он так привык считать себя котом, а теперь понял, что все это время был мышью.
* * *
Французы оказались в ловушке, запертые между Ричардом и Меркадье, обманутые и уступающие противнику числом. На этот раз поспешного отступления не получится, бежать просто некуда. У них оставалось лишь две возможности, одинаково пагубные для французского короля – дать битву, которую наверняка проиграют, или просить пощады. Филипп всегда был реалистом, и не собирался приносить свою жизнь в жертву гордости. Он предпочел договариваться об условиях капитуляции.
* * *
Пятого декабря английский и французский король встретились один на один на берегу реки Теоль, на виду у обеих армий. Они впервые видели друг друга с тех пор, как Филипп покинул крестовый поход четыре года назад, и глядя на этого человека, Ричард чувствовал закипающий гнев, вспоминая все, что сделал Филипп, мешая ему обрести свободу. Однако он обуздал свой нрав – сейчас не время, да и не место давать ему волю.
– Насколько я понимаю, – холодно начал он, – мы можем следовать двумя путями. Либо мы продолжаем эту заварушку, и я получаю возможность нанести тебе унизительное поражение. Но как бы мне этого ни хотелось, я все-таки думаю, что нам обоим выгоднее договориться о мире.
Губы Филиппа презрительно изогнулись.
– О мире на твоих условиях!
– Да. Победитель диктует условия проигравшему.
Филипп ощутил во рту горький вкус желчи.
– И каковы условия?
Они были тяжкими, как Филипп и ожидал, отражая сложившуюся военную ситуацию, и гораздо более выгодными для Ричарда, чем их прошлогодний договор о перемирии. Ричард возвращал себе все, чего лишился в Нормандии, кроме Нормандского Вексена, который соглашался уступить Филиппу. Он потребовал, чтобы Филипп отдал ему шесть стратегически важных замков в Берри, включая Иссуден, и официально признал, что графы Ангулемский и Периге, а также виконт Броссе принесут ему оммаж как герцогу Аквитанскому. Филипп должен был отказаться от любых претензий на графства Э, Омаль, Эвре, замки Арк и Дринкур и прочих своих завоеваний к северо-востоку от Сены. В свою очередь, Ричард отрекался в пользу Филиппа от прав на шесть важных приграничных замков и передавал французскому королю Овернь.
Несмотря на некоторые уступки со стороны Ричарда, Филиппу непросто было принять условия этого договора. Он терял большую часть захваченного за время пребывания Ричарда в германском плену и оказывался полностью вытесненным из Берри. Капет в гробовом молчании выслушал, что Ричард готов принять переход на другую сторону одного из своих вассалов, Гуго де Горне, но если союзник Филиппа граф Тулузский не пожелает участвовать в мирном соглашении, король Франции не вправе предлагать ему никакой поддержки в войне с Англией. Однако когда Ричард потребовал освобождения графа Лестерского, для Филиппа это оказалось уже слишком.
– Я на такое не соглашусь! – отрезал он.
– У тебя нет выбора, – так же резко ответил Ричард. – Это условие обсуждению не подлежит.
Он поставил своего коня рядом с гнедым Филиппа, скакуном более спокойным, чем норовистый Фовель. Фовель прижал уши, и гнедой испуганно дернулся. Француз зло поглядел на Ричарда, решив, что английский король решил выставить напоказ всем его, Филиппа, неумение обходиться с лошадьми. Но Ричарду не было дела до пугливого коня.
– Ты мстишь Лестеру за то, что он одурачил тебя в Руане, но с этим пора кончать. Твоя ненависть направлена на меня, и если озвученные условия для тебе неприемлемы, мы можем уладить разногласия прямо сейчас, на поле боя, и Господь рассудит, кто прав.
Их воины стояли достаточно близко и слышали, что было сказано. Им оставалось напряженно ждать решения своей судьбы: придется ли им сегодня сражаться или нет. Даже самые отчаянные солдаты старались избегать открытой битвы – события столь редкого, что большинству из них никогда не доводилось участвовать в чем-то подобном. Поэтому, когда короли спешились и дали друг другу формальный поцелуй мира, означающий, что соглашение о мире достигнуто, обе стороны разразились приветствиями. Они радовались, что в этот день, отстоящий от Рождества Спасителя всего на три недели, никто не умрет.
* * *
Алиенору привело в восторг известие, что для своего рождественского двора Ричард выбрал ее любимый город. За годы заточения она столько раз пропустила семейное Рождество, что больше не принимала его как само собой разумеющееся. Город встретил королеву с воодушевлением – Алиенора всегда была популярной среди горожан, гордившихся, что она носила корону двух королевств. В роскошном большом зале дворца она невольно затмила невестку, и некоторые гостьи жалели Беренгарию, зная, что пока жива свекровь, ей не стать настоящей королевой Англии.
После изобильной, насколько позволял рождественский пост, трапезы, Алиенора присоединилась к Ричарду на помосте, и посреди громкой музыки и всеобщего веселья он делился с ней новостями, личными и политическими. Его канцлер привез из Германии известие, что ее внук Генрик и его жена стали гордыми родителями здорового сына.
– Ты теперь дважды прабабушка, – поддразнил ее он и улыбнулся, когда мать ответила, что у него-то теперь тоже появился не какой-нибудь, а внучатый племянник.
– Об этом я как-то не подумал, – признался Ричард. – Сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидим сынишку Генрика, зато Рихенца и Жофре привезут своего к рождественскому двору.
– Жофре приезжает? – удивилась Алиенора.
Король объяснил, что Жофре решил рискнуть, раз между Англией и Францией заключено перемирие, а окончательный договор о мире должен быть подписан в январе.
– Я имела в виду, что его испугает не гнев Филиппа, а твой, – ответила королева и снова удивилась, услышав, что сын простил Жофре за переход на сторону французского короля.
– Я отобрал его английские земли в качестве урока, что за неверность нужно платить. Но в этом году я вернул их: король обязан применять как кнут, так и пряник.
Затем Ричард поведал, как ему удалось устроить избрание своего бывшего клерка, мастера Фулька, епископом Даремским, и Алиенора подумала, что сын очень щедр к тем, кто был с ним в Германии.
– Я поразилась, узнав, что Генрих согласился простить часть выкупа и освободить некоторых заложников, – сказала она.
Ричард огляделся, желая убедиться, что может говорить свободно.
– Заслуга принадлежит Лоншану, но подозреваю, что некоторую роль сыграла и печальная судьба Леопольда. Порой я сомневался, не сумасшедший ли Генрих. Но даже безумец должен бояться гнева Господня. И смею предположить, многие немецкие священники нашептывали Генриху об этом на ухо.
Он глотнул вина.
– Кажется, брака между Энорой и сыном Филиппа не будет – эта идея умерла, когда Филипп отказался от предыдущего перемирия. Я говорил тебе, матушка, что послы Филиппа этим летом намекали в его заинтересованности в другой свадьбе: с Джоанной?