Янтарная сакма - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Дегтярев cтр.№ 22

Воевода дёрнул кадыком, задержал дыхание, услышав от великого князя Московского татарское пограбёжное слово. Конец Господину Великому Новгороду! Лицо воеводы стало краснеть.

Хороший мужик, псковский воевода. И кличут его хорошо — Кресало! Надо ему дать путь. Москве такой воевода всегда сгодится, хоть он и из малых родов будет...

— Мы, великий государь, если нужда... с Новгородом тебе поможем! — твёрдо молвил воевода псковский. — Пушки у нас есть, огненного припаса хватит.

— Поможем, великий государь, — просипел и Семён Бабский. — Поможем всем народом! — дошло до купчины, куда дело гнётся.

Псковская торговая община — и посадник, и старшины работных концов, — все эту особую договорную бумагу за тремя подписями одобрили. Ибо к бумаге прилагался Указ великого князя Московского о продлении ещё на три года «особых торговых и прочих вольностей городу Пскову за честность в делах денежных, пошлинных и даточных».

А главное, в той бумаге ничего не писалось о вечевой вольнице города Пскова и о ненавистном для Москвы вечевом колоколе... Правда, Иван Третий, государь всея Руси, одно пишет, другое на ум кладёт. Чтобы громогласно сказать под яростный рёв пяти тысяч московских ратников да пяти тысяч крещёных татар мырзы Данияра: «Ернамай кара бракши!» ^[34]

Обошлись сии две бумаги дорого, но давали псковитянам возможность за три года наполнить свои кожаные кошли, да прикопанные на чёрный день горшки. Выгода без сумления от того договора есть. А про тот прибыток, что забренчит от продажи хмельного пития во Пскове, да без участия шведов, данов и ганзейцев, и бумаги молчали и великий князь промолчал.

* * *

В стольном граде Данабурге ^[35] нешутейно спорили насчёт московской бумаги, а магистру города Нарва проломили шелом и на следующий раз отказали в выборах в магистрат. Наконец датский конунг велел прочесть бумагу принародно. Москва всего-навсего просила у данов сто пудов янтаря, который вон, в Балтийском море, всё побережье усыпал, тем янтарём мальчишки в чаек пуляют.

Но окончательный расчёт Москвы задел данов до матросской ругани. За сто пудов простого янтаря да ещё пуд с комарами и мухами внутри — Москва давала пятьсот рублей серебром! Пятьсот рублей! Это всего два новых одномачтовых корабля с командой, по четыре пушки на каждом, да с годовым запасом съестного!

— Пятьсот рублей! — орал председатель собрания. — Это значит, что сама Москва получит от нашего янтаря тысячу! Или аж две тысячи! Москали — хитрые воры! Кто подписал этот продажный договор? Немедля на эшафот подлеца! А Москве встречную грамоту писать — пусть дают нам две тысячи рублей московских за тот янтарь или же шесть тысяч наших талеров!

Председателя собрания, по знаку короля, приставы стащили с кафедры и вытолкали взашей из залы.

Датский конунг, как и прочий парламентский люд, вестимо, знал, что балтийский янтарь есть малый приработок бедных датчанок, готовящих себе приданое. Из сотни найденных на берегу кусочков янтаря девушки собирали бусы и торговали ими на улице, чтобы их не обвинили в сборе милостыни. На один серебряный талер нужно продать добродушным понимающим бюргерам пять таких бус из двадцати кусочков янтарной смолы! Бюргеры несли в дом сомнительной цены бусы и бросали их в камины. Из каминов шёл необычный смоляной аромат, напоминающий штормовое море... Конунг данов один знал, пять сотен рублей серебром данам даётся Москвой только за особую срочность сбора «солнечного камня». На что Москве сей камень — это не датская забота. Янтаря на Балтике много — внукам хватит...

А ещё конунг данов знал, что Иван Московский везде, где можно, занимает нынче деньги. Даже к императору Испании и всей Южной Европы, Максимилиану, посылал своих послов с грамотой о займе денег. Просил золотом триста тысяч дукатов! А император Максимилиан две недели поил московских послов и просил извинения перед великим князем Московским, что денег дать не может. Самому деньги нужны — Англию бить! Вот ежели бы Иван Третий пошёл с испанцами на Англию, тогда оно, конечно... Русский посол предложил так, что до Англии далеко, а русские навалятся на большого друга Англии — турецкого султана Махмуда Белобородого. Испанцы бьют Англию, а русские — его Порту Великолепную! Максимилиан план одобрил, да вот заболел... А у Дании Иван Третий отчего-то в долг не просит. Ясно, воевать он данов хочет. Хочет так взять деньги, без отдачи. Эх, Иван, Иван... дали бы тебе даны серебра, чего там...

Конунг поднялся на своём возвышении. Кто-то стукнул молотком по деревяшке. В наступившую тишину конунг передал своё решение:

— Выбрать сто девушек на выданье, пусть соберут за неделю эти десять пудов янтаря. Кто найдёт кусок смолы с жужелицей внутри, той отдельно платить один талер. А всем за работу — по пять талеров! Исключительно на приданое.

— Грабёж! — заорал кто-то с дальней скамьи.

— С Москвы мы возьмём в пять раз больше. Пятьсот рублей! Всё! Я собрание закрываю, даны!

* * *

Получив согласие от данов и от псковитян да псковские договорные деньги, Иван Третий Васильевич тут же засобирался в Крым, повидаться с крымским ханом Менгли-Гиреем. Тот наполовину гонял в себе русскую кровь, но никому в том не признавался. Один Иван Московский знал, кто есть на самом деле крымский хан.

А на татарском посольском дворе уже неделю толклись без дела казанские люди. Малое посольство прислал в Москву казанский хан, тоже являя желание видеть Ивана Третьего.

— Ерен бан гой! — Иван Третий матерился, глядючи, как под его деревянным дворцом гуляют казанские послы. — Кош бол керек! — Ругань означала, что великий московский князь сам выбирает себе дорогу.

Гонцы казанские матерность слушали и улыбались. Ругайся, не ругайся, великий князь, а в Казань всё равно поедешь, хоть спелёнутый ремнями. Татары, они потерпят, ожидаючи князя Московского, ведь на посольском дворе ежедень им резали по три барана и давали вина по полтора ведра. Ислам запрещает пить вино, однако послы теперь на походе, а не в мечети! Ислам разрешает пить вино на походе, ибо вино есть лекарство! Одно только бесило казанских послов — князь Московский велел им сдавать на его двор шкуры баранов, которых татары съедят. Те шкуры старший дьяк самолично считал. И ругался татарским похабным словом, если шкуру приносили порченую, с надрезами.

Следующим утром казанские послы уже истошно орали, требуя выдачи великого князя, но боярин Шуйский тот ор перекричал:

— Ночью забрали нашего князя люди крымские и самоходом погнали в Крым!

— А-а-а! Шайтан урус, джаман москаль баш!

— Девяносто вёрст, поди, уже от Москвы прошли по Крымскому шляху! Догоняйте! — Шуйский рассвирепел.