Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - читать онлайн книгу. Автор: Иван Лучицкий cтр.№ 45

С каждым годом становится все заметнее перемена в настроении гугенотов. Новая война, начатая в 1569 г., обязана своим возникновением гораздо более политическим причинам, чем религиозным. Ее начинает дворянство, вожди которого должны были спасаться в Рошель от убийц, подосланных властью; ее поддерживают города, данные гугенотам как places de sûreté, и поддерживают главным образом потому, что обязательство сдать их власти нарушает их привилегии, в силу которых королевские гарнизоны не могут вступать в город и занимать его цитадели.

Такое изменение было вполне естественно. Роль религиозного влияния как главного двигателя или, правильнее, учителя борьбы, была покончена, так как и знать, и города обнаружили уже в достаточной степени свои способности к борьбе с властью. Доктрина о сопротивлении, проповедуемая церковью, успела пустить глубокие корни: гугеноты уже дважды брались за оружие против власти. Далее, пасторы провели до конца доктрину Кальвина о сопротивлении власти. Еще в 1566 г. в одном памфлете, приписываемом пастору Розье, доказывалось, что «позволительно убить короля или королеву, сопротивляющихся реформе» ^[477]. А кальвинисты стали все более и более убеждаться, что не одни только Гизы — главные виновники злоупотреблений и преследований, что король и особенно королева-мать также стремятся к уничтожению кальвинистов.

Действительно, чем сильнее разгоралась война, тем яснее выступали на сцену чисто политические интересы, проявлявшиеся вначале как стремление получить доступ ко двору и захватить в свои руки управление страною, тем все больше и больше привлекала она недовольных в ряды гугенотской партии. Им мало было дела до того, одержит или не одержит верх кальвинизм как религия, будут или не будут ограждены личности пасторов. Они присоединялись к кальвинистам и вели борьбу с правительством или потому, что их постигла неудача при дворе, или вследствие соперничества с каким-либо сильным представителем знати вроде Гизов, или, наконец, в силу стремления поддержать права знати вообще. С другой стороны, и в среде тех, кто искренно защищал дело кальвинизма, кому были дороги его успехи, начинали высказываться иные стремления, чисто политические, все более и более проявлявшиеся наружу. Проповедь кальвинизма о сопротивлении королю в области религии, агитация, производимая пасторами в пользу вооруженного восстания, подготовили умы к расширению сферы сопротивления, и знать, как и горожане, стали, хотя еще слабо и нерешительно, высказывать несколько иные наклонности. Упорство, с каким власть поддерживала католическую партию и папизм, все более и более отчуждали гугенотов от короля и ослабляли в них чувство уважения к власти. Были уже и такие личности, преимущественно из среды знати, которые желали избрать королем принца Конде и даже выбили в его честь медаль с надписью: Le roi des fidellesi ^[478].

Они не без основания рассчитывали, что со вступлением его на престол их заветные желания будут исполнены, их старые права и привилегии будут восстановлены во всей полноте. Правда, таких было еще немного: большинство все еще продолжало относиться с доверием к королю, который дал гугенотам и знати такие широкие гарантии в своем эдикте, изданном в Сен-Жермене; но уже одно существование такого меньшинства показывает, какое направление начинает приобретать силу в среде партии.

Что изменение было, что оно усиливалось все более и более, — лучшим доказательством тому служит тот факт, что то единодушие, какое существовало между пасторами и мирянами, стало ослабевать, а пасторы начали резче и резче нападать на упадок дисциплины в среде деятелей кальвинистской партии.

Ослабление религиозного духа бросалось в глаза даже иностранцам. «Вначале война возникла в интересе и под предлогом религии — теперь очень мало говорят о религии, которая играет второстепенную роль, имя гугенотов превратилось в название недовольных, а борьба идет не из-за религии, а из-за bien public, как во времена Людовика XI» ^[479]. Так писал в своем донесении Микиеле, венецианский посол. Его отчет относится к 1575 г. Но уже гораздо раньше гугенотские пасторы подметили возникновение равнодушия к религии у деятелей партии. Еще задолго до 1572 г. один пастор открыто обличал знать в том, что она имеет ввиду лишь удовлетворение своего честолюбия, а не торжество религии ^[480]. Другие раскрывали в подробности дурное состояние дел. В первую войну гугеноты уподоблялись ангелам, во вторую обратились в людей, в третью сделались олицетворенными дьяволами — вот что стали говорить теперь о гугенотах. И это было вполне верное замечание. По словам пасторов, упадок дисциплины, ослабление религиозной нетерпимости становятся с каждым годом виднее и заметнее. «Состояние гугенотов, — говорил один из них, — сильно изменилось: нет более прежних нравов, многие питают мало любви к религии» ^[481]. «Между многими из верных, — писал другой пастор, — развилась такая свобода слова, что нельзя найти различие между папистами и ими» ^[482]. «Совесть многих начала отступать от правил» ^[483]. Знать стала менять религию: из католицизма переходить в кальвинизм и обратно, смотря по тому, что выгоднее. И число этих «религиозных гермафродитов», как их удачно назвала Жанна д’Альбре ^[484], увеличивалось все более и более. Влиять на них пасторам было крайне трудно. Если они не могли справиться с принцем, «вечно целовавшим свою любимицу» (mignonne ^[485]) и все-таки заявлявшим свою преданность делу религии, то с новыми деятелями справиться было еще труднее.

Постепенный упадок религиозной верности и как неизбежный его результат ослабление власти и влияния пасторов имели чрезвычайно важное значение для дальнейшего развития партии, обуславливали переход власти в иные руки, а, следовательно, влекли за собою изменение в характере и цели войн, начатых кальвинистской партиею. Это перемещение совершилось не вдруг, и в первое время трудно было решить, кто станет во главе движения — города или дворяне, трудно, следовательно, было определить, какой характер примет борьба: обратится ли она в аристократическую реакцию или же интересы городов станут на первом плане. И города, и дворяне имели в значительной степени разные права на преобладание, так как и те, и другие могли привести из недавнего прошлого немало примеров в доказательство той энергии, какую обнаружили они в борьбе за свободу совести и в пользу торжества истинной религии. Если дворяне могли указать на тот факт, что кальвинизм обязан своим быстрым успехом главным образом тому покровительству, которое они оказали ему, то со своей стороны и горожане имели основание сослаться на сознание самих дворян, что энергия городов, их решительность и смелость служили часто для них примером. С другой стороны, немало влияли на неопределенность в положении партий и та рознь, то недоверие, которые существовали между знатью и горожанами и часто приводили к столкновениям и даже к открытой борьбе оба сословия ^[486]. Честолюбие и властолюбие знати было слишком противно интересам горожан, защищавших свободу и равенство внутри своих стен. В свою очередь и то состояние, в каком находилась в то время Франция, усиливало эту неопределенность, хотя оказывалось чрезвычайно благоприятным для развития политических стремлений в среде партии и делало неизбежным переход к господству какого бы то ни было из двух элементов партии — городов или знати.