Они ужинали вдвоем, поэтому ужин накрыли на маленьком столе в утренней столовой. Альва любила этот стол из дуба, инкрустированный кленовыми звездами, выложенными в созвездия, любила эту комнату. Весь день в ней было особенно приятное освещение. Однако сейчас ничто не приносило Альве удовольствия.
– Днем произошло кое-что весьма необычное, – обратилась она к Уильяму.
– Неужели?
– Я выезжала в город, а когда вернулась, мне сообщили, что Мэри уволена по моему распоряжению. Это очень странно, поскольку я таких распоряжений не давала. Еще более странно то, что вы передали прислуге это распоряжение от моего имени. Возможно, вам приснилось, что я попросила вас ее уволить?
Уильям отложил вилку.
– Я был бы вам благодарен, если бы вы не ерничали.
– А я была бы вам благодарна, если бы вы… с чего же начать? Для начала, не врали слугам и не превращали меня в тирана. Далее, ваша ложь создала для меня неудобства – из-за вас я лишилась превосходной камеристки. Представьте, если бы я взяла и уволила без причины Максвелла, не поставив вас в известность.
– Максвелл идеально подходит для своей работы. А ваша девушка изначально не должна была здесь служить. Люди нашего класса негров в доме не держат, даже в качестве судомоек.
– Раньше вас это не беспокоило.
– Мне только недавно указали на эту проблему.
– Кто же?
– Общество. Мой брат…
– Корнель?
– Да, он упоминал об этом. – Тон Уильяма оставался ровным и дружеским, как всегда. – На самом деле не важно, кто сказал. Это факт. Как и то, что репутация всей семьи страдает, оттого что вы держите эту девушку. По всей видимости, Элис уже несколько раз указывала вам на это, но вы ничего не предприняли, поэтому я решил этот вопрос самостоятельно.
– С самого тысяча восемьсот семьдесят пятого года мне на это указывало множество ограниченных леди, и это не имело никакого значения.
Уильям проигнорировал ее слова, отрезав себе еще кусочек кролика.
– А если бы она ответила на ваши знаки внимания?
Уильям отложил вилку.
– Прошу прощения?
– Если бы Мэри вам не отказала, «общественное мнение» беспокоило бы вас так же сильно?
– Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. Мне указали на проблему, и я ее решил, вот и все.
– Сделав вид, что приказ исходит от меня.
– Я привык решать проблемы самым эффективным способом.
– Но вы хотели, чтобы она подумала, будто ее выгнала я.
– Альва, она не являлась ценной частью моего хозяйства, и поэтому я от нее избавился. Думаю, вопрос исчерпан.
Альва обратилась к дворецкому:
– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ужин подали в мою комнату. Я бы хотела поужинать в одиночестве.
Но когда еду принесли в комнату, Альва даже не притронулась к ней. Она не притронулась к еде!
На следующий день, заглянув в гостиную, Уильям был по обыкновению весел. Он уже успел прокатиться верхом – на ногах бриджи, в руках перчатки из воловьей кожи, волосы растрепаны.
– Только послушайте, что я узнал, – заявил он. – Утром в «Юнионе» рассказали. Помните юную Шарлотту Астор, которая вышла замуж за Джеймса Дрейтона?
Альва отложила ручку. На столе перед ней лежал список требований к новой камеристке – миссис Эвелин должна была отнести его в агентство, когда они отправятся в свое ежегодное путешествие в Париж. Временно Альва назначила на место Мэри одну из горничных – ей нужен был кто-то, чтобы собрать и разобрать вещи, что-нибудь принести, отпарить или погладить. С остальным она пока справится сама.
– Конечно, я помню Шарлотту Дрейтон. Она ездила в Нью-Джерси.
Уильям взял из миски яблоко. Натирая его о лацкан до блеска, он сообщил:
– У нее был пламенный роман с Хэллетом Борроу. Дрейтон выгнал ее из дому, отец не желает ее видеть, а теперь Дрейтон еще и вызвал Борроу на дуэль! Просто великолепно! Такое даже в театре редко увидишь!
– А где она сейчас живет?
– Кто знает.
– Дети с ней?
– Уверен, Дрейтон оставил детей у себя, не беспокойтесь.
– И собирается рисковать жизнью? Не слишком ответственный шаг для человека, который может остаться их единственной опорой.
– Не понимаю, отчего вы так злитесь.
– Я не злюсь. Нет, злюсь, хотя и до вашего появления я уже была не в духе. Ваш вчерашний поступок…
– Погодите-ка, – сказал Уильям, подошел и сел в кресло рядом с Альвой. – Разве мы не потратили бог весть сколько денег и времени, чтобы наконец принадлежать к высшему обществу?
– Потратили, но…
– Альва, вы – одна из самых почитаемых женщин в стране. Но вы вели себя совершенно безрассудно, когда дело касалось этой служанки. Я жалею лишь о том, что не осознал всей серьезности проблемы раньше. Если даже Элис не могла вас вразумить, мне не стоило и пытаться. Но мой долг – защищать вашу честь и честь наших детей. По такой же причине Дрейтон собирается стреляться с этим хлыщом Борроу. – Уильям взял ее руку в свои. – Поймите, ведь вы… вы ангел-хранитель этого дома. И для меня вы тоже ангел. Вы умная, целеустремленная, вы помогли всей нашей семье вырасти в глазах общества. Если мне придется стреляться, чтобы защитить вашу честь, – я это сделаю. Если мне придется нанести вам оскорбление, чтобы защитить от собственной мягкосердечности, – так тому и быть.
Уильям отпустил ее руку и встал.
– Завтра отправляемся в путь, – добавил он, выходя в холл. – Пойду удостоверюсь, что Максвелл уложил мои новые костюмы.
И он сбежал вниз по ступеням, оставив Альву в гулкой тишине. Легко сумел избежать ее обвинений в приставаниях к Мэри. И только что назвал ее ангелом. Своим ангелом.
Неужели это все игра?
Лондон, 27 апреля 1891 года
Милая Альва!
Кажется, я не ошибалась, когда говорила, что вряд ли почувствую какую-то радость, получив титул герцогини Манчестер. Хотя голова у меня болит не от короны, а от духовной и материальной нищеты моего супруга. Он продал почти все, чтобы оплатить свои долги, и стал завсегдатаем таких заведений, в которых уважающих себя леди днем с огнем не сыщешь.
Поэтому я перебралась в несколько потрепанный, но довольно милый дом на Грейт-Камберленд-стрит. Жизнь с его сиятельством стала совершенно невыносимой, и мы расстались навсегда. Конечно, я могла бы потерпеть еще немного – врачи подтвердили, что он умирает от чахотки, и мне ни к чему было внимание, вызванное нашим расставанием. Но мое сочувствие к нему иссякло уже давно – думаю, это произошло одновременно с уменьшением состояния моего отца и последующей потерей со стороны супруга всяческого ко мне интереса. В то время как сам Берти все еще считает меня настоящим сокровищем и жалеет, что нам не суждено быть вместе. Какая злая ирония – быть превозносимой будущим королем и отвергнутой разорившимся герцогом. И страшно, и смешно.