Покой - читать онлайн книгу. Автор: Ахмед Хамди Танпынар cтр.№ 63

Мюмтаз слушал ее и в то же время размышлял о Шейхе Галипе. Ему не нравился ни план книги, ни уже написанные части. Все нужно было переписать. Ему хотелось работать не рывками, а ровно, спокойно размышляя. Он рассказал об этом Нуран, когда они стояли на берегу бухты Канлыджи, а месяц изливался в море, словно по золотому желобу.

— Слишком небрежно выходит, — говорил он. — А мне этого не хочется. Сейчас, слушая тебя, я почувствовал необходимость попробовать какую-то новую форму помимо обычной компиляции. Разве рассказ, начавшись в одном месте, должен в другом месте во что бы то ни стало закончиться; разве герои непременно должны двигаться уверенно, как локомотив по уложенным рельсам? Может, достаточно взять жизнь героя за основу и собрать вокруг его фигуры несколько персонажей? Если Шейх Галип окажется этой основой в окружении этих людей, нескольких состояний его души, нескольких страниц его жизни достаточно… — Затем, глядя на противоположный берег, он добавил: — Только при одном условии…

— При каком условии, Мюмтаз?

— Пусть он объяснит нам нас самих, нас и то, что нас окружает…

Бухта Канлыджи переживала наслаждение беззаботной радостью по причине полнолуния. Кроме них с Нуран, вокруг почти никого не было. Стояла уже глубокая ночь. Смолкли даже последние звуки радио, доносившиеся из окон домов. Был только месяц и его мир золотых грез, музыка безмолвия, и они вдвоем. Эта музыка становилась все сильнее, кружа, словно надоедливая мысль.

Нуран то и дело опускала руку в море, оттягивала и разрывала голубую шелковую ткань, которую месяц натянул на воду, и, может быть, только в тот момент сознавала, что это только отражение, только фантазия.

— Только тогда будет возможным не застревать на странице. Основная твоя мысль, словно мякоть фрукта вокруг зернышка…

Нуран сказала:

— Я поняла… Весь Босфор, все Мраморное море, Стамбул, все то, что мы видим и чего не видим, мы все как мякоть фрукта вокруг зернышка месяца… Мы все привязаны к нему. Посмотри на вон те холмы…

Почти все вокруг принимало в себя лунный свет, постепенно, друг за другом. Казалось, все вокруг даже говорило женским голосом: «Приди ко мне, измени меня, создай меня, сделай другой, заставь заблестеть мои листья, преврати мою тень в твердый, темный металл…» И все окружавшее их втягивало в себя месяц всей кожей, кожурой, листьями, поверхностью, пытаясь соединить со своей сущностью. Лицо Нуран было полно этого света, как хрустальная чаша. Весла лодки, проплывшей мимо них, ныряли в воду и поднимались из нее, блестя, будто были сделаны из алмазов. Да, Вселенная казалась разрезанным надвое фруктом, а месяц напоминал ее зернышко, собравшее все существующее вокруг себя.

— Ты говоришь о главной мысли, что это?

Мюмтаз ничего не ответил; в самом деле, что такое была эта главная мысль?

— Любовь — сказал он. — Лицо жизни, улыбающееся в нас.

Ночь становилась все прохладнее. То и дело поднимался слабый ветерок, весна с помощью простого нектара создавала призрачный сад из запахов цветов, которые она носила над водой. В тех местах, где было течение, волны ударялись о разрушенные пристани прибрежных вилл-ялы. Нуран тихо сказала:

— Месяц стирает свое белье.

Они стояли посреди темно-синего мира. Покрытая туманом прозрачная голубизна, а затем разлив золота, расходившегося пятнами, лоскутами, по широким желобам. Мелодии неев, в которые дули сотни невидимых ртов, и вместе с тем возрастающее, все время меняющееся, захватывающее все вокруг вместе с этой музыкой безмолвие.

С наступлением ночи уличные фонари, все огни, кроме месяца, приобрели странную неподвижность. Они безмолвно строили на поверхности воды и в воде свои колонны, арки, двери с золотыми карнизами. Иногда эти огни становились тоньше и спутывались, будто золотые водоросли.

Месяц посреди этой картины, как семечко подгнившего в сердцевине фрукта, собирал вокруг себя это великолепие, проживавшее последние мгновения своей зрелости. То был необыкновенный мир. Все вокруг открывало себя ему, принимало его порядок, и этот порядок все менял изнутри, делая из всего окружающего мечту о великом загадочном бытии.

— Свод творения замкнулся над нами. Мы части единственного во Вселенной мира.

Когда они проплывали мимо Бебека, тени покрывали собой большую часть моря. Однако огни вокруг постоянно пытались дотянуться до этих укромных теней, падавших с противоположного берега, и, готовя неизвестное будущее, стремились в самую их суть.

Прогулки по Ускюдару пробудили у Нуран страсть познавать Стамбул. Несмотря на изнурительную жару, они несколько дней подряд провели в Стамбуле. Они обошли каждый квартал, начиная со Старого дворца, заканчивая мечетями и медресе. Под вечер они отдыхали где-нибудь в кофейне в Бейоглу. Или расставались, чтобы сходить по своим делам, а потом встречались на пароходе.

Ожидание Нуран на пристани стало для нашего героя отдельным наслаждением, и, если она опаздывала, он подолгу смотрел на часы. Он поражался, что мужчины так жалуются на женскую привычку опаздывать, которая является главной темой юмористической литературы. Ждать Нуран было очень приятно. Все приносило наслаждение, если это относилось к Нуран.

Чем больше молодая женщина узнавала Стамбул, тем больше она ценила Мюмтаза. Однажды она сказала ему:

— Дорогой мой, ты такой молодой. И откуда только в тебе взялась любовь ко всем этим древностям?

Тогда Мюмтаз рассказал ей о старшем брате Ихсане. Он сказал ей, как в молодости тот когда-то в Париже постоянно ходил за Жоресом ^[115], как внезапно изменился, потом, когда во время Балканской войны ^[116] вернулся в Стамбул, что вокруг него вращаются источники нашей жизни и что ему не наскучило проживать их, словно личный опыт.

— Ихсан оказывает на меня огромное влияние. Он — мой главный учитель. Благодаря ему я так мало утомлен своим делом… Самая замечательная черта Ихсана — это то, что он знает, как все можно упростить ради человека.

По мере того как он говорил эти слова, у Нуран росло желание познакомиться с Ихсаном.

— Если так, то давай как-нибудь навестим его или пригласим в Эмиргян, — предложил Мюмтаз. — Я хочу, чтобы тебя знали. По правде, мы с этим немножко опоздали. Я говорю о нем как о моем старшем брате, а Ихсан ведь вполне может считаться мне отцом.

Нуран какое-то время размышляла, а затем решительно сказала: